Прерванная жизнь - [64]

— Бэб, — хриплю я.

Но он не останавливается.

Внезапно он наваливается на меня, и я защищаюсь, нанося беспорядочные удары. Мы перекатываемся и кряхтим, несмотря на то, что мы — семья, и это единственное, что у нас осталось. Кровь брызжет на бетонный пол, но, несмотря на это, мы продолжаем. Машинально мы переворачиваемся, погружая кулаки в плоть друг в друга.

До тех пор, пока я не чувствую, как холодная сталь прижимается к спине моего сына.

Я вытаскиваю пистолет из кобуры Деррика, прежде чем он успевает осознать, что я делаю.

Я никогда не намеревался стрелять в собственного сына, но планы изменились. Мы можем либо пасть жертвой их или приспособиться, даже если изменение причиняет боль… особенно, когда больно нам.

Снимаю пистолет с предохранителя, пот стекает по моей спине, пока я закрываю глаза.

Прости меня, Эрика.

Громкий бум разносится по помещению, сбивая меня на землю. Остатки человечности во мне умирают, когда я понимаю, что сделал. Я выстрелил в мою единственную связь с Эрикой.

Кровь кипит, а душа становится холодной, пустынной.

Пустая трата времени. Моя жизнь имела значение только тогда, когда Эрика была в ней. Она была светом в моей темной жизни, и она дала мне повод, чтобы уйти от зла внутри меня и оставить все позади, жить в солнце, сияющем внутри нее.

Она видела хорошее во мне, и я верил ей.

А теперь?

Лежа на холодном полу, я знаю, что она ошибалась.

Она догадалась, что ошибалась. Вот почему она хотела развода. Вот почему она поверила мне, когда я угрожал ее жизни после того, как она сказала, что уходит от меня. Вот почему она пыталась выпрыгнуть из машины.

Вот почему она мертва.

Я пытаюсь блокировать память, но она пробивается через фальшивые воспоминания, всплывая на этом же месте.

Я убил ее.

Сначала медленно. Так медленно, что она даже не видела, как тьма вползает в нашу жизнь, пока она все не поглотила. Она просила о разводе несколько раз до той роковой ночи. Я не позволил ей это сделать.

Я слишком любил ее, чтобы позволить ей уйти от меня. Она была единственной, кто удерживал моих демонов в страхе. Без нее я бы вернулся к тому, кем был, — к чудовищу, чьей единственной радостью было охотиться на тех, кто слабее меня.

Но она не могла больше жить со мной. Поэтому открыла дверь и попыталась выпрыгнуть из машины. Когда я схватил ее, то свернул на другую полосу и столкнулся лоб в лоб с другой машиной.

Я сделал это, не они.

А сейчас я стрелял в нашего сына.

С трясущимися руками я поднимаюсь с земли, но боль в животе делает меня беспомощным. Положив руку на живот, я замечаю кровь. Подношу дрожащие руки к лицу и недоуменно смотрю на них.

— Ты хотел застрелить меня, — Деррик стоит надо мной, его лицо исказилось от отчаяния. — Ты хотел застрелить меня, папа, — повторяет он, его голос слабый, как у испуганного мальчика.

— Ты боялся воды. Ты помнишь это? — спрашиваю я его.

Он опускается на колени передо мной, прижимает свой лоб к моему и кивает.

— Поэтому ты водил меня к пруду недалеко от нашего дома каждый день, чтобы научить плавать.

Деррик берет мою руку в свою и сжимает. Я ненавижу то, каким грустным он выглядит.

— Никогда мой мальчик ничего не боялся, тем более воды.

Деррик смеется так, как делал это всегда, но быстро успокаивается.

— Я сожалею, папа. Я…

— Ты поступил правильно, — я последний раз ловлю его пристальный взгляд. — Я горжусь тобой.

Поднимаю руку к его щеке, и он удерживает ее там. Сирены приближаются к дому, но я знаю, что они не успеют. Убив бесчисленное количество раз, я знаю, что такое — ощущать смерть. И это смерть.

Это отвратительно.

Это освобождает.

Мое существование не более, чем ошибка природы. Внутри меня монстр, это дико и жестоко, но красиво.

— Я очень сильно любил твою маму.

— Я знаю, папа. Я знаю, — он сжимает мою руку, прижимая ее крепче к своему лицу.

Я сопротивляюсь слезам, он не должен видеть, что я плачу.

— Я любил ее так, будто не было завтра, — завтрашний день так и не наступил. — Этого было недостаточно. Я не смог заставить ее остаться.

Любовь, которую я испытывал к ней, поддерживала меня, помогала мне выжить, но только в тот момент, который определял меня.

Чудовище. Чудовище и я держимся за руки, приветствуя вместе мрачное безмолвие смерти.

Деррик держит руку на щеке еще долго после того, как я закрыл глаза.

— Папа.

Я слышу, что Деррик зовет меня еще раз, но комфорт в тихих уголках смерти также взывает ко мне, и я отвечаю ей.

Глава 38 Холли

Ненавижу больницы. Они предназначены для спасения людей, но иногда все, что они делают, — ломают их. В успокаивающих стенах члены семьи страдают в течение нескольких дней, только чтобы увидеть, как их близкие умирают. Да, я ненавижу больницы.

Приехав, больничный персонал забрал Деда и Трэвиса, пока медсестра приводила меня в порядок, а затем перевязала мои раны. Но это не заметные раны, причиняющие боль. Это те раны, которые вырезаны в моей душе и которые будут преследовать меня каждый день и каждую ночь.

После того, как она закончила со мной, я пошла искать Деда только для того, чтобы услышать, что врачи еще работают с ним. Медсестра не сообщает никаких подробностей, и я слишком напугана, чтобы спрашивать, поэтому ищу Трэвиса и нахожу его в отдельной палате в отделении неотложной помощи.