Преподобный Амвросий - [102]

Пришел домой, кое-как отделался от вопросов жены: ну, что ей было говорить?! Сказал только, что не благословил старец просить перевода. Что у меня тогда в душе происходило, кажется, и не передашь…

Напала на меня тоска неотвязная. Молиться хочу ― молитва на ум нейдет. С людьми, с женой даже не разговариваю. Задумываться стал.

И стал я слышать и ночью, и днем, больше ночью, какие-то странные голоса: „Уходи, ― говорят, ― скорее! Ты один, а нас много! Где тебе с нами бороться! Мы тебя совсем со свету сживем!..“ Галлюцинация, должно быть… Ну, что бы там ни было, только дошло до того, что не только во мне молитвы не стало, мысли богохульные стали лезть в голову… А придет ночь, ― сна нет, и какая-то сила прямо с постели стала сбрасывать меня на пол, да не во сне, а прямо въяве, так-таки поднимет и швырнет с постели на пол. А голоса-то все страшнее, все грознее, все настойчивее: „Ступай, ступай вон от нас!“

Я в ужасе, едва не мешаясь рассудком от перенесенных страхов, опять кинулся к о. Амвросию.

Отец Амвросий, как увидал меня, да прямо, ничего у меня не расспрашивая, и говорит мне:

― Ну, чего испугался, иерей? Он один, а вас двое.

― Как же это так, ― говорю, ― батюшка?

― Христос Бог да ты ― вот и выходит двое. А враг-то ― он один. Ступай, ― говорит, ― домой ― ничего вперед не бойся, да храм-то, храм-то большой, каменный, да чтобы теплый, не забудь строить. Бог тебя благословит!

С тем я и ушел. Прихожу домой, с сердца точно гора свалилась. И отпали от меня все страхования. Стал я тут и Богу молиться. Поставишь в церкви себе аналойчик за левым клиросом пред иконой Царицы Небесной, затеплишь лампадочку, зажжешь свечку да и начнешь в одиночку в храме канон Ей читать. Кое-что из других молитв стал добавлять.

Смотрю, так, через недельку-другую, один пришел в церковь, стал себе в уголку, да со мной Богу вместе молится, там ― другой, третий, а тут уже и вся церковь полна стала набираться»…

Прибавим к этому, что теперь у о. Георгия выстроены его попечением большой храм каменный, странноприимная, приюты, школы; и идут к нему со всех концов России богомольцы за советом, благословением, молитвой и утешением.

Еще поразительный случай. Иконостасный мастер из К. передавал следующее: «Незадолго до кончины старца, годочка этак за два, надо было мне ехать в Оптину за деньгами. Иконостас там мы делали, и приходилось мне за эту работу от настоятеля получить довольно крупную сумму денег. Получил я свои деньги и перед отъездом зашел к старцу Амвросию благословиться на обратный путь. Домой ехать я торопился: ждал на следующий день получить заказ большой ― тысяч на десять, и заказчики должны были быть непременно на другой день у меня в К. Народу в этот день у старца, по обыкновению, была гибель. Прознал он это про меня, что я дожидаюсь, да и велел мне сказать чрез своего келейника, чтобы я вечером зашел к нему чай пить.

Хоть и надо мне было торопиться ко двору, да честь и радость быть у старца и чай с ним пить были так велики, что я рассудил отложить свою поездку до вечера, в полной уверенности, что хоть всю ночь проеду, а успею вовремя попасть. Приходит вечер, пошел я к старцу. Принял меня старец такой-то веселый, такой-то радостный, что я и земли под собою не чувствую. Продержал меня батюшка, ангел наш, довольно-таки долго, уже почти смерклось, да и говорит мне: „Ну, ступай с Богом. Здесь ночуй, а завтра благословляю тебя идти к обедне, а от обедни чай пить заходи ко мне“. „Как же это так?“ ― думаю я. Да не посмел старцу перечить. Переночевал, был у обедни, пошел к старцу чай пить, а сам скорблю о своих заказчиках и все соображаю: авось, мол, успею хотя к вечеру попасть в К. Как бы не так! Отпили чай. Хочу это я старцу сказать: „Благословите домой ехать“, ― а он мне и слова не дал выговорить. „Приходи, ― говорит, ― сегодня ночевать ко мне“. У меня даже ноги подкосились, а возражать не смею. Прошел день, прошла ночь! Наутро я уже осмелел и думаю: была не была, а уж сегодня я уеду; авось денек-то мои заказчики меня подождали. Куда тебе! И рта мне не дал старец разинуть. „Ступай-ка, ― говорит, ― ко всенощной сегодня, а завтра к обедне. У меня опять сегодня заночуй!“ Что за притча такая! Тут уж я совсем заскорбел и, признаться, погрешил на старца: вот-те и прозорливец! Точно не знает, что у меня, по его милости, ушло теперь из рук выгодное дело. И так-то я был на старца непокоен, что и передать вам не могу. Уж не до молитвы мне было в тот раз у всенощной ― так и толкает в голову: вот тебе твой старец! Вот тебе и прозорливец!.. Свистит теперь твой заработок… Ах, как мне было в то время досадно!

А старец мой, как на грех, ну, точно вот, прости Господи, в издевку мне, такой меня, после всенощной, радостный встречает!.. Горько, обидно мне стало: и чему, думаю я, он радуется… А скорби своей все-таки вслух высказать не осмеливаюсь. Заночевал я таким-то порядком и третью ночь. За ночь скорбь моя понемногу поулеглась: не воротишь того, что плыло, да сквозь пальцы уплыло… Наутро прихожу от обедни к старцу, а он мне: „Ну, теперь пора тебе и ко двору! Ступай с Богом! Бог благословит! Да по времени не забудь Бога поблагодарить!..“