Преодоление - [3]

— Ты чей будешь-то?

— Коля Григорьев, — ответил Николка, как говорил в школе.

Парень взял его за плечо, остановил, повернул лицом к себе. Снял с левой руки рукавицу и резко, будто ударом, приподнял Николкин подбородок. Тут же склонился к его уху и сказал, что он не Коля Григорьев, а приемыш…

Николка был сбит с толку. Ласковая речь парня не вязалась со смыслом злых слов о каком-то другом Николкином отце, красном комиссаре. Ошеломленный, Николка слушал непонимающе. Но вот ненависть парня дошла до сознания мальчонки… Николка забился в руках парня, пытаясь вырваться, закричал: «Ты колдун, колдун злой. В тебе нечистая сила сидит, как в Аниске… Колдун, уходи, уходи», — повторял он с детской яростью.

Из глаз брызнули слезы обиды, и он еще пуще, на всю улицу, закричал негодующе:

— Врешь, врешь, я Григорьев… Я все папе расскажу, я тебя запомню…

Парень схватил Николку за шею, оцарапав ногтями горло. Николка сразу не почувствовал боли, вырывался, продолжал кричать. Парень заозирался и поспешно ушел тропкой за реку.

Николка остался стоять на дороге. Тихо заплакал. Тут же вспомнилось, теперь уже с обидой, как мальчишки в ссоре обзывали его ни с того ни с сего сироткой, стараясь этим побольнее задеть. Мальчишкам он не поддавался, и они перестали дразнить. Но и взрослые часто при виде его заводили между собой разговор о сиротах. То, что эти разговоры могли быть о нем, — у него и мысли не возникало. А тут вдруг подумалось, что, может, и о нем. А позавчера к ним приходила Аниска, беззубая старуха. Поговорила с матерью и отцом, тайком погладила Николку по голове. Погладила вроде бы ласково, с жалостью. И сказала зачем-то: «Батьку-то с маткой слушайся, уважай». Будто он не слушался, не уважал. Потом каким-то странным взглядом поглядела на него и ушла.

Старуху Аниску в селе считали колдуньей. Так и звали — Аниска-колдунья. Только ни отец, ни мать не верили в ее колдовство. Аниска была им какой-то дальней родственницей, потому и заходила часто. Пила со всеми чай. Но они, ребятишки, все равно ее боялись. Особенно Юлька, самая младшая. Юлька и с Николкой делилась своими страхами, говорила, что Аниска похожа на бабу-ягу. «За милую душу может маленьких украсть…» — шептала Юлька тайно Николке.

Под впечатлением страхов Николка и крикнул чужому парню, что он колдун. Может, только превратился в молодого, мерещилось Николке, потому и говорит как Аниска-колдунья…

Но в душу уже что-то и другое запало. Постояв на дороге, сам не зная зачем, он побежал в обратную сторону от своего дома. Опомнился, когда оказался за околицей. Вернулся.

Шел домой и вроде бы уже не домой. Плелся медленно, неся неразрешимое для себя сомнение.

Дома молча прятался. На другой день вместо школы ушел через озеро в лес, «чтобы там замерзнуть». Прибежал домой Алексей:

— Папка, Колька пропал. В школе не был.

Его нашли в лесу сидевшим под сосной. Женщины, полоскавшие в проруби белье, видели, как мальчонка со школьной сумкой прошел по льду в лес. Дядя Степан побежал по следу.

Дома Николку растерли, сбегали к той же Аниске-колдунье за травами, отогрели горячим питьем. Уложили на печку. К нему тихонько забралась Юлька. Прижалась, обхватила его шею ручонками. Зашептала, чтобы было тайно:

— Братик мой миленький, не уходи больше в дремучий лес замерзать. Я сразу умру, как ты замерзнешь. И мама наша умрет, и папа. Только Алешка и Сережка не умрут. Они не жалеют тебя так. А я тебя жалею, ты мой хороший братик.

— А я встретил колдуна, — сказал тоже тайно-претайно Николка Юльке. — Злого очень. Злей нашей Аниски-колдуньи. Он меня хотел околдовать, но я закричал. От колдунов надо криком спасаться. Если сразу не закричишь, потом станешь кликушей, как околдованная невеста Манька.

Юлия сжалась в страхе. Своим детским сердечком почувствовала Николкино горе. Понимала уже, что случилась с ним какая-то страшная беда и в этой беде надо его жалеть. Ей тогда было шесть лет, а ему почти девять.

Этот детский шепот Юлии, жалость ее к нему так на всю жизнь и запали в душу Николке.

4

Наутро, когда опасность простуды миновала и Николка поотошел, стал разговорчивее, тетя Даша выпытала у него, что же с ним случилось.

— Ничего, сынок, — успокаивал, узнав обо всем, дядя Степан. — О твоем отце и твоей матери мы с мамой и не думали ничего от тебя скрывать. Ждали только, что вот подрастешь, повзрослеешь… Но злодей нас опередил. А раз так вышло, то, видно, настала уж пора. Что тут ждать… Кто-то из наших с твоим отцом врагов мстит вот и тебе. Тут дело понятное. И впредь надо опасаться такого…

И дядя Степан рассказал Николке об отце и матери. Рассказал самое важное. Как их звали: мать — Софьей Максимовной, а отца — Сергеем Митрофановичем. Когда они умерли, и что наказывали ему, сыну, что на память оставили. Пошел и достал из сундука шкатулку, в которой лежали отцовские золотые фамильные часы, материны золотое кольцо и серьги и две фотографии: на одной — красноармеец в длинной шинели и островерхом шлеме, а на другой — молодая женщина с длинной косой. О женщине Николка подумал, что это тетя Даша. Очень похожа. Но дядя Степан сказал, что мать Николки…