Преодоление - [38]
— Ну, это ты загнул… — шевельнулся Яствин. — Я художник только по призванию, а призвание — еще не дело. Да и кто такой, собственно, художник? Он может лишь показать, то есть изобразить то, что уже существует, хорошее или плохое, может вызвать соответствующий отзыв, что ли… Мы же, производственники, создаем будущее, организуем и технически обеспечиваем рост производительных сил общества. Без картины или там симфонии человек как-нибудь проживет, а вот без нас — современное человечество существовать не сможет. Верно, товарищ кандидат наук? — повернулся он покровительственно к Мареку Конязеву.
Тот потянулся, молвил мечтательно:
— Хорошо бы поймать жирного налима…
— Хватит с тебя сала свиного, — фыркнула Гера. — Перевели разговор на производство… Так дядя и не рассказал о любви. Подшипники ваши вот где у меня сидят! — показала Гера на свой живот.
— Ну, это место, Героика, вовсе не для подшипников… — усмехнулся Яствин. — Ну, что ж, пора спать.
— Неохота в палатку забираться, так тепло, — отозвался просто-Филя.
— Эгэ! А комары? — воскликнул Конязев, исчезая за пологом палатки.
Яствин натерся старательно «Тайгой» и тоже полез не спеша под брезент, заявив, раз у него люмбаго, он не рискует оставаться под открытым небом на росе.
Костер без подпитки вскоре погас. Шумела у плотины вода, где-то в лугах гнусаво поскрипывал коростель-дергач, но уставшие с непривычки туристы ничего не слышали.
«Король» и реформатор
Павел Зяблин вышел на заводской двор, потянулся, посмотрел вокруг. Солнце растопило асфальт, покрытый черной спекшейся коркой масла и грязи, под ногами поблескивали втоптанные шарики, ломаная стружка, латунные кружки высечки, словно кто-то усеял дорогу пятаками. Из открытых окон зданий остро попахивало горячей смазкой и керосином.
Шагах в тридцати от сепараторного участка — кафе, похожее на большой стеклянный аквариум. В городе от таких «аквариумов» вечно разит капустным духом и прогоркшим маслом убийственных пончиков, но о здешнем рабочем кафе никто худого не скажет. Чистота, голубые столики, хромированная стойка раздачи пищи, в углу за ширмой — умывальники.
Павел обедал здесь ежедневно, и если б завод работал в выходные, то приезжал бы и по воскресеньям. Уж возьмет первое, борщ или суп, так это именно то, что надо: сготовлено вкусно, без обмана. И второе — пальчики оближешь. А почему? Да потому что здесь нелегко украсть продукты ни повару, ни заву, ни их прихлебателям — рабочий контроль беспощаден. И цены божеские. Обед из трех блюд — шестьдесят копеек. Попробуй-ка за такие деньги поесть досыта вне завода!
Для обеда рабочим отпущено сорок минут, но Зяблин управляется за двадцать. Остальное время — на отдых. У входа в пролет, как всегда, — сборище. Кто на ящиках, кто на скамейках сидят, раскуривают, балагурят. Павел присел рядом, зажмурился от солнца. По телу разлилась истома. Хоть и привык вставать в шесть утра, а все же после основательного обеда на солнцепеке тянет в дрему. Видать, старость начинает подбираться исподтишка… Раньше бывало поспит часа три-четыре в сутки, и ладно, опять как штык! И в кино, и на гулянки поспевал, а тут придет с работы, и на боковую.
«Крепко тебя Катька высасывает…» — подтрунивали над ним грубовато приятели. Он умел ответить в том же духе, в карман за словом не лез, после чего, делано зевая, удалялся с превосходством.
Сегодня он решил вовсе не задерживаться возле трепавшей языками компании, пошел прямо к рабочему месту проверить толкач на штампе пятой операции: нет-нет да заест, не сбросит деталь кожуха. Перегрузки создаются такие, что пресс шатается. Сменщик небось схалтурил при наладке или слесарь нахимичил. За ними надо глядеть в оба.
После яркого солнца внутри корпуса показалось совсем темно. Зяблин включил местное освещение, нажал кнопку пуска пресса и, когда маховик набрал обороты, стал короткими рывками штанги управления опускать тяжелый ползун, под которым закреплены головки штампов. Один такой «Кирхайс» заменяет восемь малых прессов, подобных тем, на которых работают Катерина и Зина.
Нелегко снимать и ставить штампы весом по тридцать килограммов. Павел взмок, пока управился с подналадкой, и мощным глуховатым ударом опустил ползун, пробивая, вминая, вытягивая и рассекая металл. И этот удар прозвучал, как сигнал к началу работы остальным.
Зяблин не смотрел, как разбредались рабочие по участку налаживать прессы, штамповать детали, заниматься ремонтом, — видел лишь перед собой размеренный ход ползуна да цепкую хватку грейферных щечек, передвигавших четко детали с операции на операцию. Павел — опытный наладчик, такие не отвлекаются, не отрывают взгляда, пока не удостоверятся, что наладка устойчива. Его глаза охватывают весь стол пресса сразу и одновременно видят положение каждой детали в отдельности. Лишь спустя минут десять-пятнадцать, когда напряжение спадет и останется лишь годами выработанная готовность в любую секунду остановить пресс, наладчик может позволить себе даже закрыть глаза или повернуться к рабочему месту спиной. Тогда ему достаточно повнимательней слушать, чтобы тут же по звуку уловить безошибочно сбой.
Книга о каждодневном подвиге летчиков в годы Великой Отечественной войны. Легкий литературный язык и динамичный сюжет делает книгу интересной и увлекательной.
Хорошее знание фактического материала, интересное сюжетное построение, колоритный язык, идейный пафос романа делают Буян значительным творческим достижением И.Арсентьева. Писатель впервые обращается к образам относительно далекого прошлого: в прежних романах автор широко использовал автобиографический материал. И надо сказать - первый блин комом не вышел. Буян, несомненно, привлечет внимание не одних только куйбышевских читателей: события местного значения, описанные в романе, по типичности для своего времени, по художественному их осмыслению близки и дороги каждому советскому человеку.
Летчик капитан Иван Арсентьев пришел в литературу как писатель военного поколения. «Суровый воздух» был первой его книгой. Она основана на документальном материале, напоминает дневниковые записи. Писатель убедительно раскрывает «специфику» воздушной профессии, показывает красоту и «высоту» людей, которые в жестоких боях отстояли «право на крылья». Также в том входит роман «Право на крылья».
В этом романе писатель, бывший военный летчик, Герой Советского Союза, возвращается, как и во многих других книгах, к неисчерпаемой теме Великой Отечественной войны, к теме борьбы советского народа с фашистскими захватчиками. Роман охватывает период от начала войны до наших дней, в нем показаны боевые действия патриотов в тылу врага, прослежена жизнь главного героя Юрия Байды, человека необычайной храбрости и стойкости.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».
Обнинский писатель Б. Бондаренко известен читателю по книгам «Ищите солнце в глухую полночь», «Час девятый», «Потерянное мной», «Цейтнот», «Пирамида».В новом сборнике писателя три повести. «Остров» — о простой деревенской женщине Дарье Андреевне Хабаровой, совсем было потерявшей волю к жизни. В «Заливе Терпения» повествуется о начале духовного перерождения «бича» Василия Макаренкова, долгие годы жившего на авось, «как получится, так и ладно». Главный герой повести «Бедняк» — математик, в юные годы не разобравшийся в сложностях любви и спустя десять лет понявший, как много он потерял.
Основой политического романа известного советского писателя Овидия Горчакова «Американский синдром» стало исследование полярных идеологий, столкновение мировоззрений, диалектика политической игры. В центре остросюжетного повествования — образ журналиста Джона Улисса Гранта, ведущего расследование преступной деятельности ЦРУ.
Творчество молодого писателя с Чукотки Евгения Рожкова отличает пристальное и доброе внимание к своим землякам-северянам. В рассказах, составивших настоящий сборник, автор продолжает исследовать характеры современников. Писатель хорошо знает пути и судьбы сверстников, что позволяет ему в своих произведениях представить людей разных профессий, разных устремлений.Неизменный персонаж всех рассказов — пейзаж. Писатель находит проникновенные слова и образы для изображения неповторимых картин родной Чукотки.Евгений Рожков — участник VI Всесоюзного совещания молодых писателей.
Сергей Васильевич Афоньшин известен читателю по сборникам сказок и легенд «У голубого Светлояра», «Солнечное дерево», выходивших в Волго-Вятском книжном издательстве.«Сказы и сказки нижегородской земли» — новая книга горьковского писателя, влюбленного в свою землю, которая родила талантливых народных умельцев, героев сказов и сказок. Это книга о Руси, о героизме и мужестве русского человека, его любви к Родине.