Прелюдия любви - [41]

— Я немного умею обращаться с кистью, — сказала Мэри. — Хотя с тех пор, как я занималась рисованием, прошли годы.

Сара высыпала свои сокровища на стол.

— Никто никогда не мог узнать, что я нарисовала. С другой стороны, у меня в этом почти нет опыта. И боюсь, мисс Трехерн считает, что у меня к тому же нет и мозгов.

— Тебе ничуть не стоит заботиться о том, что думает Дебора, Сара. По моему мнению, ты обладаешь качествами куда более важными, чем ум.

— Что же это, скажи на милость?

— Любящее сердце, способность веселиться и живая наивность.

— Наивность? О да, в этом ты права. Именно это качество особенно презирает во мне моя будущая свекровь.

— Тогда она мне вряд ли понравится.

— Ты бы нашла ее чрезвычайно забавной. Постараюсь изобразить ее. Вот так… — Сара остановилась, вспомнив повод, по которому состоялась та болезненная беседа с леди Бретертон; потом, увидев полное ожидания лицо Мэри, начала свой рассказ: — У нее есть маленький черный мальчик по имени Бижу, который, словно живая игрушка, постоянно сидит у нее в ногах на кровати. Она требовала, чтобы я сказала Криспину… — И Сара снова замолчала. Во время той беседы она не подозревала не только о неверности Энтони, но и о тех ужасных фактах, которые открылись ей вчера вечером.

— Что вы должны были сказать Криспину?

Его голос заставил ее вздрогнуть. Когда он не злится, то умеет двигаться очень тихо. Вот и теперь она не слышала, как он вошел в комнату.

Сара с испуганными глазами повернулась к хозяину дома:

— Леди Бретертон велела сказать вам, что рабы становятся гораздо счастливее, когда их увозят из родной страны. И в самом деле, этот ребенок чрезвычайно избалован.

— Просто потому, что он ребенок, — сурово произнес Криспин. — Когда он вырастет и станет мужчиной, он больше не будет ее развлекать и она продаст его тому, кто больше заплатит. Так и будет, если только рабству в Англии не придет конец.

— В таком случае есть надежда? — с готовностью спросила Мэри.

— Эдвард получил вести из Лондона. В суде рассматривается первый прецедент.

— Расскажи мне о нем.

— Как-нибудь в другой раз, Мэри. Сейчас мне нужно съездить в деревню.

Мэри вздохнула:

— Полагаю, что ты скрываешь от меня такие вещи из-за моего плохого самочувствия. Понимаю, что вы оба немного встревожены, а я лежу в постели такая беспомощная. Не могу сказать, что мне это нравится.

— Ты неисправима, как Дебора, которая вечно тревожится, чтобы весь мир жил по справедливости, — насмешливо сказал Криспин. И когда лицо сестры осталось безучастным к его шутке, он наклонился, чтобы поцеловать ее. — Твое время еще придет. Когда ты окрепнешь, вся деревня прибежит к тебе за советом и утешением, как было всегда.

— В данную минуту деревня меня не интересует. Меня заботите только вы с Сарой. И я убеждена, что каждого из вас что-то заботит.

Сара, покосившись на Криспина, торопливо перебила ее:

— Мэри, дорогая, будь ты даже на ногах, все равно ничего бы не смогла поделать, правда. Какие бы проблемы ни были у нас с Криспином, они так ничтожны в сравнении с нашим желанием снова видеть тебя здоровой. А теперь я принесу воды, и мы будем рисовать.

Криспин последовал за ней, закрыв за собой дверь.

— Сара, не знаю, как мне отблагодарить вас. Прошлой ночью, когда вы, по вполне понятным причинам, желали бежать из этого дома, от тех, кто причинил вам такую боль…

— О да, — с горечью сказала она. — Прошлой ночью у меня было одно желание — бежать от неприятностей, что неизменно было моей привычкой. Хотя покинуть Клэверинг — не значит избавиться от них, не так ли? Когда я доберусь до дома, мне все равно придется столкнуться лицом к лицу с правдой. — В холле она повернулась к нему: — Криспин, неужели все это правда? То, что я читала, то, что говорили мне вчера вечером вы и Дебора?

— Господь знает, как бы я хотел ответить «нет». Но каждое слово — правда.

Сара закрыла лицо руками:

— Как такое может быть? Как в человеке могут уживаться добро и зло?

— Ваш отец, без всяких сомнений, наделен природной добротой, но только не в отношении рабов. Многие люди, вовлеченные в работорговлю, исправно посещают церковь, они щедры, занимают высокое положение, помогают больницам, приютам, они, как и ваш отец, добры к своим домочадцам и слугам. Эти люди скажут вам, что негры не похожи на нас, что они — дикари, немногим лучше животных, скот, который нужно сгонять в стадо, торговать им и менять его.

— Но ведь это не так. Джозеф, которого вы спасли у меня на балу и который стал слугой Деборы; негр, с которым я прошлым вечером встретилась в лесу… Криспин, он все еще здесь?

— Да. Я сказал ему, чтобы он спрятался на сеновале. Эдвард перевязал ему раны, и нам удалось сбить с него оковы. Его история — одна из самых жестоких, какие я когда-либо слышал.

— Он рассказал, что его наказали, когда он пытался защитить девушку-служанку.

— И вы ему верите?

— Да. Я была целиком в его власти, Криспин. Он мог убить меня, сделать… сделать со мной что угодно, и никто никогда бы не узнал. И он не был уверен, что я не выдам его немедленно. И тем не менее, он говорил о добре и зле и призывал на меня благословение.

— Он вынужден был встать на защиту более слабого. Он был рожден в рабстве, в поместье табачного плантатора в Вирджинии, культурного и во всех отношениях просвещенного человека. Негр был слугой в доме, с ним частенько оставляли детей, ему доверяли деньги, и он всегда участвовал в семейных молитвах. Когда хозяин приехал в Англию, слуга прибыл вместе с ним. Но в Бристоле плантатор умер и его дела принял кузен, который и продал негра купцу в Чичестер. Купец, увидев силу негра, назначил его на самые тяжелые работы в конюшне и во дворе, а на ночь, словно собаку, сажал на цепь.