Прелюдии и фантазии - [43]

Василий служил при пансионате: главной его обязанностью было пропускать «своих» и отваживать приблудных любителей солнечных ванн и прочих морских увеселений. Вскоре после открытия сезона Василий знал всех «пансионат-ских» в лицо, тем не менее, он встречал нас, выглядывая из своей будки с таким видом, будто каждый второй пляжник был хорошо законспирированным шпионом Антанты. Мы были неизменно вежливы с ним и в глаза называли не иначе как Василием Петровичем.

Однажды утром он посадил меня в лодку и сообщил, что нас ждёт Великое Путешествие, откуда мне суждено вернуться Настоящим Человеком. Мама, бывшая при этом, пыталась возражать (думаю, одного упоминания о «Настоящем Человеке» было достаточно), но Василий остался непреклонен:

— Ну что это за мужик, который плавает как топор? Не волнуйтесь, мамаша, всё будет путём.

Всё было путём. Мы успели отплыть на порядочное расстояние от берега, прежде чем я сообразил, что он собирается делать, и принялся орать как укушенный.

Василий некоторое время с отвращением глядел на меня, ожидая, покуда не выйдет весь воздух, а после — взял за плечо и одним лёгким движением опрокинул в воду.

Я сразу захлебнулся и пошёл ко дну.

Наглотавшись воды, вопреки всем теориям дарвинистов о Воле К Жизни, я мигом перестал сопротивляться и позволил стихии увлечь тело вниз. Василию пришлось потрудиться, разыскивая меня у самого дна, где видимость была близка к нулевой. В конце концов, он ухватил меня за волосы и поднял на поверхность.

Из всех отверстий хлестала вода, фактически я утонул, а после — был возвращён к жизни: Василий умел делать искусственное Вода дыхание виртуозно, по всем правилам черноморской науки о спасении утопающих.

Будь на его месте кто другой, на том бы моё обучение и закончилось, но мой вахтёр был несгибаем: дав мне отдышаться и про-блеваться, он снова швырнул меня в воду — в самый неожиданный момент, на полувыдохе.

На этот раз я даже не успел испугаться. Крошечные пузырики воздуха вырвались изо рта подобно стайке рыбёшек.

Я проводил их равнодушным взглядом и устроился поудобнее в своей водной купели, поджав ноги, будто космонавт в открытом космосе. Мимо проплывали медузы, какие-то небольшие полупрозрачные образования или организмы, юркие рыбы величиной с мизинец ворошили мне волосы, на дне покачивались кустики морских растений.

Вода была насыщена жизнью.

Заворожённый этим зрелищем, я висел в пустоте, нисколько не озабоченный кислородным голоданием и близкой смертью. Всё тело наполнилось ЗВУЧАНИЕМ. Я и теперь не знаю, что это было. Возможно, наука о физиологии процесса превращения живого человека в утопленника способна объяснить происхождение этого явления: гул, вибрация, сотрясение. Больше, чем звук. Нечто пронизывающее тебя насквозь, нечто, способное перевернуть все предыдущие представления о себе самом.

Когда Василий, наконец, вытащил меня и мне удалось откашлять большую часть солёной воды из лёгких, я улыбался.

В тот день я научился плавать.

ПРЕЛЮДИИ И ФАНТАЗИИ

Jesus' blood never failed me yet

Jesus' blood never failed me yet Never failed me yet Jesus' blood never failed me yet There's one thing I know For he loves me so…

Наверное, я мог бы стать похожим на вас.

В конечном счёте, все вы однажды становитесь похожими на меня. Я видел лорда Брюса незадолго до смерти: он был похож на меня. Вы бы удивились.

Все приходят ко мне, я ни к кому не хожу. Даже в гости не хожу. Даже когда меня приглашают. Хендерсон звал меня в гости, я не пошёл.

Это было очень давно. Может быть, десять лет назад. Или двадцать.

Хендерсон умер.

Он умер какое-то время спустя после того, как звал меня в гости (а я не пошёл). Всё это было очень-очень давно.

У меня нет времени.

Я не знаю, который теперь час. Я не знаю, который теперь год. Наверное, мне пятьдесят лет. Или сто. Я помню, как строили лондонское метро.

Хендерсон жил в своём доме и каждый день ходил на работу. У него были жена и дети. Иногда он приходил ко мне поболтать. Тогда я жил на лавочке — третьей от эскалатора.

Хотя… Кажется, тогда ещё не было эскалатора. Или был…

Ладно.

Теперь я сплю на пятой от эскалатора лавочке. От левого эскалатора — пятой. От правого — третьей. Справа от меня спит Кровавая Мэри. Иногда она ходит ко мне в гости. Я к ней не хожу никогда. Мэри говорит, что у неё был муж. Я в это не верю. Вы бы тоже не поверили.

Хэндерсон был славный малый. Глуповат немного. Это было очень давно.

Он спросил, как меня зовут. Я как-то назвался. Он спросил, почему я здесь сплю. Я уже говорил, что он был глуповат? Ладно.

Я сказал: ну блин, я же должен где-то спать! Что за вопрос — почему?

— Нет, но почему здесь, в метро? Такой он был мужик, Хэндерсон. Задавал вопросы. Почему ты пьёшь?

Хэндерсон, тупица! Если я протрезвею, мне не захочется жить на лавочке в метро. Мне будет противно здесь спать.

И что тогда? Я найду работу — такую, как у тебя, жену — такую, как у тебя, нарожаю детишек и стану таким, как ты. Тупицей.

И меня убьёт током — совсем как тебя. Ты этого хочешь?

Порой он был совершенно невыносимым человеком.

Вы не поверите, однажды он принёс мне сто фунтов. Просто сунул в кулак — сто фунтов одной бумажкой. На, говорит, купи себе, что хочешь, но только не выпивку. Я прослежу. Буду ходить за тобой и смотреть, что ты покупаешь.