Прелюдии и фантазии - [31]
Гриффит: Ну хорошо… сколько вы хотите?
Люди: Мы хотим всё!
Гриффит: Забирайте. И всё же я вас люблю…
Люди: Вот теперь можешь любить нас сколько влезет. Адью.
Гриффит: Я удалюсь от мира, найду пристанище на льдине посреди Северного Ледовитого океана. Я стану любить вас на расстоянии.
Люди: Дурак. С этого нужно было начинать… (Уходят.)
Гриффит: Я буду посылать вам Благие Предзнаменования, и однажды вы изменитесь. Много веков спустя я вернусь и найду вас добрыми, мудрыми и справедливыми. Вы перестанете мучить домашних животных, воевать и есть мясо. Вы станете такими, как я. Вы полюбите друг друга, и эта любовь возвысит и очистит вас. Вот вам в залог моего возвращения Перстень Пламенеющей Благодати.
(гром и молнии)
Когда драгоценный камень этого перстня позеленеет…
Режиссёр: Пожелтеет!
Гриффит: Что?
Режиссёр: Пожелтеет, скотина! Когда камень пожелтеет!.. Ты что, дальтоник, мать твою… Не позеленеет! Пожелтеет!
Пятнадцатый раз одно и то же! Сволочь!
Гриффит: Я…
Режиссёр: Пошёл вон с глаз моих! Ты уволен!
Люди (выглядывая из-за кулис): Может, простим ему на этот раз?
Он старался…
Гриффит: Я… старался. Я больше не буду…
Режиссёр: Старался он… скотина!
Гриффит: Пожелтеет! Клянусь, этот камень пожелтеет. Честное слово!
Режиссёр: Последний раз! Слышишь? Самый последний! Сцена с попкорном дубль 16. МОТОР!
Гриффит на посту
После трудной бессонной ночи часовые отправляются в паб, где кроме них да бармена, подслеповато уставившегося в телевизор, нет ни единой живой души. Утро раннее. Заказав тёмного чешского пива, усаживаются вокруг стола в тесном пустом помещении, по форме напоминающем выскобленную тыкву. Первый бокал — Красавчик — распивается в полной тишине: время раздумья, позволяющее каждому собраться с мыслями. Второй — Добрый Йорик — располагает к предварительному обмену впечатлениями: Борис рассказывает о том, как едва не подстрелил кошку, Франк — как задремал и выронил ружьё (и жутко напугался), Марвин — о том, что видел призрака.
Гриффит посмеивается: всё это лишь игра воображения. Что ты курил, Марвин?
А ты поди и сам взгляни на это, Гриффит. Постоишь сегодня вместо меня. Умник… Ежели никого не будет, за мной ящик пльзен-ского. Но когда призрак всё же явится (и схватит тебя за жопу), фоме-неверному-Гриффиту вменяется в обязанность обсудить с ним подробности завтрашнего футбольного матча. Призраки знают будущее. Пусть потрудится на благо всего подразделения, нечего даром шастать. А мы — сделаем ставки в тотализаторе и сказочно разбогатеем. Ну как? Пари?
Пари.
Вечером того же дня они меняются постами. Гриффит не в восторге: ему досталась восточная часть периметра, обход на пятнадцать шагов больше, а платят столько же. Но — пари есть пари, ничего не поделаешь.
Он замедляет шаг, присаживается на шершавый круп каменного льва и неторопливо скручивает сигарету. Ухает сова. В траве возятся юркие ночные твари. С треском загорается спичка, вычёркивая из темноты его лицо: Гриффит улыбается мелькнувшей мысли, тут же забывает о ней, и улыбка повисает в воздухе. Спичка тухнет, и — словно в отместку — мгновение спустя темнота взрывается: в двух шагах от бивака с треском загорается декоративный куст, которому искусный садовник придал форму атакующего медведя-гризли.
Огонь охватывает медвежью голову и лапы, какую-то долю мгновения Гриффиту представляется, что пылающий медведь встал на дыбы, чтобы с ним поздороваться. Он передёргивает затвор и приседает за каменным львом: в случае затяжной перестрелки у него будет стратегическое преимущество. На звук прибывает подмога в лице Бориса, Франка и Марвина. Гриффит, пристыженный, поднимается в полный рост, и все четверо с недоумением разглядывают воспламенившийся медвежий куст.
Ну что, Гриффит? Дрожишь и бледен?
С чего бы? Я курил. Искра отскочила…
Точно, искра. Величиной с болид.
Гриффит, ты бредишь.
Нет, в самом деле. Тлеющий пепел. Отнесло ветром. И, кстати, где обещанный призрак?..
Да, призрак нас подвёл. Ни на кого нынче нельзя положиться — как на том, так и этом свете.
Тут Гриффиту приходит в голову, что надо бы сбегать за огнетушителем. Весьма своевременно: куст догорает у них на глазах. В свете мощных сторожевых фонарей все четверо с удовольствием наблюдают, как пожарная пена цвета выкипающего молока ложится на тлеющие угли.
Жестокая муза Гриффита
Расстегивая бюстгальтер, она медлит, доводя Гриффита до состояния, близкого к обмороку, и — вместо того, чтобы, наконец, швырнуть в сторону проклятую тряпку — принимается снова застёгиваться, причиняя ему нешуточную боль и страдания. Покончив с этим, оборачивается, показывает язычок, и тут же одним уверенным движением зашторивает окно, оставив Гриффита корчиться в луже неудовлетворённого желания, мало-помалу скисающего, способного (за годы безуспешной охоты) превратиться в творог мелких амбиций.
Основания Гриффита
К тому времени, когда настанет его черёд умирать, мир изменится: доктора, эти прохиндеи-белохалатники, вне всяких сомнений изобретут средство против погибели и станут продавать всем желающим — в таблетках, гранулах и драже. Впрочем, если этого и не случится, Гриффит ничего не потеряет: ясно, что когда-нибудь (возможно — спустя тысячелетия) они всё же докопаются до истины и найдут возможность воскресить всех тех, кто умер зазря, и что такое тогда одна-единственная смерть в перспективе грядущего бессмертия!
Мастер малой прозы? Поэт? Автор притч? Похоже, Дмитрий Дейч - необычный сказочник, возводящий конструкции волшебного в масштабе абзаца, страницы, текста. Новая книга Дмитрия Дейча создает миф, урбанистический и библейский одновременно. Миф о Тель-Авиве, в котором тоже бывает зима.
Родословная героя корнями уходит в мир шаманских преданий Южной Америки и Китая, при этом внимательный читатель без труда обнаружит фамильное сходство Гриффита с Лукасом Кортасара, Крабом Шевийяра или Паломаром Кальвино. Интонация вызывает в памяти искрометные диалоги Беккета или язык безумных даосов и чань-буддистов. Само по себе обращение к жанру короткой плотной прозы, которую, если бы не мощный поэтический заряд, можно было бы назвать собранием анекдотов, указывает на знакомство автора с традицией европейского минимализма, представленной сегодня в России переводами Франсиса Понжа, Жан-Мари Сиданера и Жан-Филлипа Туссена.Перевернув страницу, читатель поворачивает заново стеклышко калейдоскопа: миры этой книги неповторимы и бесконечно разнообразны.
Самая нежная и загадочная книга Дмитрия Дейча, где Чебурашка выходит из телевизора, чтобы сыграть в подкидного дурака, пластмассовые индейцы выполняют шаманские ритуалы, дедушкин нос превращается в компас, а узоры на обоях становятся картой Мироздания.
Все, наверное, в детстве так играли: бьешь ладошкой мяч, он отскакивает от земли, а ты снова бьешь, и снова, и снова, и приговариваешь речитативом: "Я знаю пять имен мальчиков: Дима — раз, Саша — два, Алеша — три, Феликс — четыре, Вова — пять!" Если собьешься, не вспомнишь вовремя нужное имя, выбываешь из игры. Впрочем, если по мячу не попадешь, тоже выбываешь. И вот вам пять имен (и фамилий), которые совершенно необходимо знать всякому читателю, кто не хочет стоять в стороне сейчас, когда игра в самом разгаре, аж дух захватывает.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Корни цветов ума уходят глубоко — туда, где тьма настолько темна, что Свет Вышний кажется тенью. Там ожидают своего часа семена сновидений, и каждое вызревает и раскрывается в свой черед, чтобы явить в мир свою собственную букву, которая — скорее звук, чем знак. Спящий же становится чем-то вроде музыкального инструмента — трубы или скрипки. И в той же степени, в какой скрипка или труба не помнят вчерашней музыки, люди не помнят своих снов.Сны сплетаются в пространствах, недоступных людям в часы бодрствования.
Книга вторая. Роман «Дискотека» это не просто повествование о девичьих влюбленностях, танцульках, отношениях с ровесниками и поколением родителей. Это попытка увидеть и рассказать о ключевом для становления человека моменте, который пришелся на интересное время: самый конец эпохи застоя, когда в глухой и слепой для осмысливания стране появилась вдруг форточка, и она была открыта. Дискотека того доперестроечного времени, когда все только начиналось, когда диджеи крутили зарубежную музыку, какую умудрялись достать, от социальной политической до развеселых ритмов диско-данса.
Второй роман о Веронике. Первый — «Судовая роль, или Путешествие Вероники».
Книга представляет собой оригинальную и яркую художественную интерпретацию картины мира душевно больных людей – описание безумия «изнутри». Искренне поверив в собственное сумасшествие и провозгласив Королеву психиатрии (шизофрению) своей музой, Аква Тофана тщательно воспроизводит атмосферу помешательства, имитирует и обыгрывает особенности мышления, речи и восприятия при различных психических нарушениях. Описывает и анализирует спектр внутренних, межличностных, социальных и культурно-философских проблем и вопросов, с которыми ей пришлось столкнуться: стигматизацию и самостигматизацию, ценность творчества психически больных, взаимоотношения между врачом и пациентом и многие другие.
Франтишек Ставинога — видный чешский прозаик, автор романов и новелл о жизни чешских горняков и крестьян. В сборник включены произведения разных лет. Центральное место в нем занимает повесть «Как надо умирать», рассказывающая о гитлеровской оккупации, антифашистском Сопротивлении. Главная тема повести и рассказов — проверка людей «на прочность» в годину тяжелых испытаний, выявление в них высоких духовных и моральных качеств, братская дружба чешского и русского народов.
Роман посвящен театру. Его действующие лица — актеры, режиссеры, драматурги, художники сцены. Через их образы автор раскрывает особенности творческого труда и таланта, в яркой художественной форме осмысливает многие проблемы современного театра.
От автора В сентябре 1997 года в 9-м номере «Знамени» вышла в свет «Тень слова». За прошедшие годы журнал опубликовал тринадцать моих работ. Передавая эту — четырнадцатую, — которая продолжает цикл монологов («Он» — № 3, 2006, «Восходитель» — № 7, 2006, «Письма из Петербурга» — № 2, 2007), я мысленно отмечаю десятилетие такого тесного сотрудничества. Я искренне благодарю за него редакцию «Знамени» и моего неизменного редактора Елену Сергеевну Холмогорову. Трудясь над «Выкрестом», я не мог обойтись без исследования доктора медицины М.