Делавра. Похищенная драконами в детстве беззащитная принцесса… Ради нее король признал меня сыном. Та, кого я поклялся привести отцу живой. Но передо мной в облике человека – смертоносная дракония, воительница. И убивать ее нельзя, а значит – я проиграл уже.
– Моей дочери нет равных даже среди драконов! Кем ты себя возомнил, Убийца? Прирезал одну ящерку и мнишь себя непобедимым?
Рука ложится на рукоять.
– Ящерку?.. Скверного же ты мнения… о собственном сыне.
Ножны пустеют. Я пронзаю небо серым пористым клинком. Он прочнее, легче стали, но главное… его вид заставляет Шазура померкнуть. Уголь в глазах алеет, наливается лавой. Крылья встают на дыбы – и небо застилает тьма, драконы едва держатся когтями за насест, людей сдувает как пыль. Шазур обрушивается рядом с Делаврой, взрывается песчаная буря, под лапами голая в трещинах твердь. Дочь послушно отступает во тьму, исчезает тело, изумруды глаз…
Мир под покровом ночи. Я один на один с жаждой мести Шазура.
Сжимаю меч из когтя дракона. Когтя Ирафа.
«Матушка не ошибается никогда».
Я Танор. Просто Танор. Я исполнил клятву.
Отец потерял разум, щеки сморщились от слез, он обещал «вылечить» дочь от драконьей сущности. Неистовое противление Делавры считал частью болезни. Она оказалась под опекой Священного Магического Ордена, взаперти. Со всего королевства в столицу съезжались прославленные колдуны и целители. Магам мятежным, на которых велась охота, или гниющим в темницах, было объявлено временное помилование, а награда за избавление любимицы короля от «страшного недуга» – прощение, богатство и придворный титул. Не знаю, что там вытворяли, но грызло плохое предчувствие. Матушка-прорицательница единственная отказалась принимать в этом участие.
Однажды она навестила Делавру, вернулась из башни Ордена. Белеющие с годами глаза были полны ужаса.
Когда-то я поклялся привести королю его дочь. И привел.
Но других клятв не давал.
Матушка прочла меня, и с бледных уст слетело благословение. Мне на плечи легли прощальные объятия.
Я спустился в башню. Стражники громыхнули королевским приказом – никого не впускать, кроме целителей. Пришлось грубо доказать, что я целитель.
…Черный ход замка. Наши с Делаврой спины стиснуты, в сумраке факелов вспыхивает броня, со всех сторон гром. Меч рубит гвардейцев как бурдюки с вином, алые струи со свистом режут других. Чую их страх, на лету рождающий ярость. Знают, что вспорю им кишки, а Делавра заживо сожжет, но если нас упустят, кишки им вспорет король.
Встает тишина, запах металла, пол похож на красное болото с железными кочками, шаг, и они тонут, хлюпают. Это лишь первые, надо задержать остальных. Делавра извергает пламя, и болото гудит огненной стеной, ползет удушливая гарь. Мы бежим во тьму, к следующему повороту, каменные плиты сменяются скользкой землей, свет меркнет. Уже близко… Глаза Делавры освещают дорогу.
– Это не меняет ничего, – дышит она. – Ты убил моего отца, и я тебе отомщу.
– Я убил Шазура в честной битве…
– Я его дочь.
– …и потому месть должна быть честной. Дуэль.
– Прекрасно.
Ныряем в багряный океан вечера, река белыми лезвиями дерет кожу, переплываем, сети ветвей и трав ловят нас, а мы до темноты их рубим. Нам дает приют глубокий овраг, на дне разводим костерок. Мою спутницу глотает ночь, спустя минуту Делавра возвращается с тушкой зайца… Мясо шипит на вертеле, вместо приправ слова о поединке. Уславливаемся биться недалко от оврага, на каменистой проплешине.
– Если победишь – убьешь, – говорю я. – Если проиграешь… этой ночью будешь моей. На следующую дуэль повторится.
– Уже мечтаешь? Мечтай, пока есть чем. Ты не видел меня в полной силе.
– Увижу, потрогаю… Времени у нас куча.
Она ухмыляется, но зайца едим вместе – заслуженный пир. Слизываю с губ капли заячьего жира, взгляд тянется к прикрытому лентами волос телу Делавры, плету в небе созвездия. Возможно, грядущая ночь последняя, буду гореть, как этот заяц. А может – самая сладостная, и взойдет иной огонь, изнутри. Сегодня дорога закончится, начнется другая. Наслаждаюсь каждым мгновением, нет ничего ужаснее и краше предвкушения.
Я… Танор?
Боли полон каждый мускул, грудь пылает, в голове будто остывающая после пожара долина, а выгнутое небо – это то, что вижу сейчас: закрытая книга в красном твердом переплете, простая в линиях кровать, на мне странная одежда – пропотевшая тонкая туника, штаны из пятнистого синего материала, короткие чулки едва достают до икр, кажется, зовутся носками, а туника – футболкой…
Стены в узорчатом пергаменте, мебель ощупью удивительно гладкая, строгие формы, на столе грязная посуда из стекла и сияющего нежного материала. Беру тарелку, пальцы допытываются, из чего она, та глухим звоном лопается, град осколков на пол.
За окном ночь, громадные строгие замки освещены тысячами огней, что стынут льдом, плывут жидким металлом, сплетаются в слова, мерцают… Будто звезды осыпались на землю, как эти осколки на пол. А на небе – ни одной.
Пытаюсь вспомнить, как здесь оказался, память ревет, мысли ускользают угрями в мутной воде, но одну за хвост все же хватаю. Обезумев от ужаса, она превращается в твердую сталь, пронзает голову сочетанием звуков.
