Прекрасный старый мир - [7]

Далее, можно было отслужить десяток лет в “Управе”, одной из политических служб Полиса. Притом, со второго года, как узнавал Орм, можно становиться слушателем, сдав, безусловно, экзамен. В итоге был даже возможен перевод с места службы управы в служащие Академии, не слишком редкий вариант.

Но отсутствие дара и средние экзамены если не ставили на мечте парня крест, то крайне её затрудняли. А вот у меня, в текущих реалиях, выходила возможность устроиться. Одарённый, пусть и необученный — уже немалая ценность, да и реальным объёмом знаний блеснуть можно, хмыкнул я.

Тем временем омнибус подкатил к площади гимназиума, многоэтажного и многокорпусного учебного заведения, где проходили обучение все отроки и отроковицы полумиллионного Вильно.

Впрочем, время уже поджимало, так что любоваться более римской, нежели эллинской или славянской архитектурой, я не стал, а, постукивая зонтом-тростью, направился к месту проведения экзаменационных испытаний.

В палате ожидания наличествовали четыре человека, хотя, учитывая чёткие сроки и расписание, могло и не быть никого. Однако, то ли расписание поплыло (что крайне вряд ли), то ли соученики просто коротали время (и успокаивали нервы) поближе к “пыточному месту”.

Вот только если девица, уткнувшая нос в монументальный, килограмм на десять, талмуд, таковой и была, поскольку Люцина, самая “заученная” девчонка потока, скорее всего, пребывала в гимназиуме с утра, то вот Славобор Тёмный, главный “альфач” класса, со своими двумя подпевалами, здесь явно “развлекались”.

Вообще, странно, что при очень развитой педагогике подобные типы сохранялись. Но они были, наставники о них знали, при этом окорот эти альфачи получали лишь при явных преступлениях, хотя тут и на полную катушку.

Но Орм вниманием сего субъекта был обделён — и без того тихий заучка, почти тень. Правда, сегодня, судя по противной ухмылке, он решил меня заметить.

— Ормонд, какая встреча, — проговорил Славобор. — Наслышан, что ты в поисках любви. Можешь уединиться со мной в уборной, — с паскудной ухмылкой закончил он.

А я призадумался, нахмурившись. Вопрос “кто и с кем” в полисе не был табуирован религией, не был и “милитаризирован” травматическим наследием римского охлоса. То есть, если бы не оскорбительный тон и выражения, подобное предложение было бы не оскорбительным, просто неуместным и невежливым.

Кроме того, упоминание “провального признания”… В общем, альфач решил меня “опустить”, не в смысле жуликов мира Олега, а в смысле социально-психологически. Опускаться мне, прямо скажем, не хотелось. Также надо учесть, что мы в гимназиуме, и поддержка двух “подпевал”, да и лучшие кондиции альфачу не помогут: физическая расправа в стенах гимназиума отольётся ему крайне неприятно, а уж “отмахаться скамьёй” я буду иметь полное право: защита чести и достоинства. Так что, только слова, а тут, внутренне ухмыльнулся я, ещё посмотрим, кто кого.

Так что пристально, с оттопыренной губой, я осмотрел развалившегося альфача, брезгливо поморщился и выдал:

— Не стоит, Славобор. Ты настолько не в моём вкусе, да и признаться честно, отвратителен, на мой взгляд, что мужская сила во мне явно не пробудится. Ты останешься неудовлетворённым, — продолжил я доброжелательно-разъясняющим тоном, — а я просто потрачу время. Так что поищи партнёра в квартале удовольствий, добрый мой тебе совет: там найдутся любители и не на такое, — вновь смерил взглядом я уже кипящего паренька. — Кстати, здравствуй, Славобор, — искренне и широко улыбнулся я.

— Ты… да… больно дерзкий стал! — наконец, прорвало альфача, на что я ответил радостной улыбкой. — Ладно, колобок, — принял он вид “угрожающий”. — После испытаний поговорим, — посулил он.

— Так вас же трое, Славобор, можешь не затрудняться, пересчитывая, — ответствовал я. — Так что побеседовать вам никто не препятствует. Что сейчас, что после. Друг с другом, — уточнил я, на что из-за книги Люцины послышался смешок.

Альфач опять побледнел-покраснел, одарил мою персону “многообещающим” взором, который повторили подпевалы. У него вышло не важно, а уж у подпевал совсем плохо, заключил я.

Ладно, разберёмся, главное — экзамен, а с комитетом по встрече, буде таковой и случится, разберусь, как получится. Вообще, я мог и просто промолчать, но зная этого типа, он бы “блистал остроумием” до вызова на испытания. А меня и так несколько “штормит”, так что выслушиванию его я предпочту получить по голове. Может, устаканится, не без иронии отметил я.

Через несколько минут, в мой срок, дверь аудитории распахнулась, выпустив несостоявшуюся любовь Орма, Василику. Последняя смерила меня презрительным взглядом, на что я искренне и широко улыбнулся. Девчонку аж передёрнуло, и она, стуча каблучками, удалилась. “Улыбайтесь, это всех раздражает”, широко улыбнулся я уже себе, впрочем, не раздражаясь.

Педель же, ожидаемо, озвучил:

— На экзаменационные испытания вызывается Ормонд Терн!

На что я поднялся и, прихватив папку с работой, зашел в аудиторию. Комиссия состояла из нашего наставника истории, а также трёх неизвестных мне, но явно политизированных типов: результат обучения традиционно оценивали не сотрудники гимназиума. Политики из различных управ, или, возможно, служащие Академии.