Прекрасный старый мир - [23]

— Да, не поспоришь, Ормонд Володимирович, не нравитесь, — хамски и широко улыбнулся злокозненный Добродум, на что я оскалился в ответ, ну а после взаимной дентологической демонстрации он продолжил. — Ну а сами посудите, кому ваша колючесть, — ухмыльнулся он, — по сердцу придётся? Да ещё и от юнца, весьма посредственного в науках? — хамски педалировал он мои дипломные неурядицы. — Однако ж, сложилось так, что вы мне оказались потребны. Не обольщайтесь, не из-за “достоинств многочисленных и неоспоримых”, — высказал банальность он, а следующей фразой удивил. — Скорее, из-за не менее многочисленных и неоспоримых недостатков.

— Прошу простить, Добродум Аполлонович, — тоном, посылающим собеседника на орган репродуктивный высказался я, — Но не изволите объясниться?

— Не изволю, Ормонд Володимирович, не доросли вы пока до моих “объясниться”, — ответствовал злонравный Добродум. — Впрочем, нужно признать что и в ваших словах толика права есть, — выдал этот негодяй. — Я, всё же, сам вам предложил вопросы задавать. И хоть ответов не сулил, — гадски ехидствовал леший, — но совсем без них вас оставить непорядочно. Итак, потребны вы мне в должности помощника моего, посыльного и секретаря в поездках. Не из-за достоинств ваших, кои у каждого второго есть в преизбытке, а из-за недостатков, которые у вас и вправду, — ухмыльнулся гадкий тип, — редки. Вот вам мой ответ.

И что за злонравный негодяй-то, мимоходом посетовал я, судорожно обдумывая своё положение. Сулит мне должность референта, что, ежели подумать, “подай-принеси”. Однако ж у столь высокопоставленной (задницы! — фактически проорала олежья часть, с чем ормондья не могла не согласиться) персоны, да недавнему гимназисту — просто недостижимая мечта, выстланная коврами и статýями уставленная. Всё одно никто большего не предложит. И не объяснил ничего толком, гад, смерил я недобрым глазом трапезничающего Добродума.

И подозрительно всё, да только и отказываться от столь лестного предложения глупо неимоверно. Впрочем, раз уж я тут правду-матку рублю, невзирая на змейские извивы Добродума, буду и далее её рубить, рассудил я.

— А уверен ли, достопочтенный Добродум Аполлонович, что моя персона — это то, что ему потребно? — ядовито выдал я. — Всё ж признать надо, окромя гимназиума, нет у меня ни знаний великих, ни умений сноровистых.

— Уверен, — дочавкав снедью, выдал собеседник. — А что учиться вам потребно, дабы быть в угодном мне качестве потреблённым, — надменно выдал этот леший, — мне ведомо. Будет у вас время на то, как и у меня к вам попристальнее присмотреться, поскольку человек я, и ошибиться могу, — с видом боженьки озвучил Добродум, а после пояснил. — Срок испытательский вам положу, где проявить вам усердие, разумность и прилежание надлежит. Мнится мне, что проявите всё, как должно, ну а коли нет, то предложу вам должность письмоводителя ведомства какого. Без моей протекции вам и того не светит.

— Да и мне присмотреться не лишним будет, в разе таком, — протянул я, взирая на собеседника в стиле “всё с вашей гадской природой и без разглядываний пристрастных ясно”.

— Не без этого, — снисходительно покивал Добродум. — Ну так что, Ормонд Володимирович, принимаете вы предложение моё о принятии вас на испытательный срок в роли стажёра наставляемого в Управу? — вопросил он.

Мда, и времени толком подумать не дал. Впрочем, думать тут выходит особо не о чём, точнее, расклады-то прозрачны: углядел сей леший нечто во мне, себе потребное. Что, нужно отметить, может быть чревато неприятностями и опасностями: мало ли, на какой срок потребен я ему — может, надо, чтоб некий индивид за мою ершистость меня прибил, например. А злонравному Добродуму сие угодно, он на прибивателя планы имеет немалые. Такой, вроде бы и не в традициях Полиса, расклад. Но чиновник высшего ранга, как ни крути, людей дегуманизирует и начинает как на расходный материал смотреть. Свойство человека, неизвестное Ормонду, но в мире Олега подробно изученное и Олегу хорошо и в подробностях известное.

Хотя, стоп. А не нужен ли моему собеседнику-”триумфатору” специальный, зудящий за плечом “о смертности и тщете” нудень? Учитывая явно немалые познания в психологии Мира Полисов, крайне ограниченно мне известные — вполне вероятный вариант. Несколько детский, наверное. А может, и нет. Впрочем, подобный вариант гадостей мне не сулит, а значит, учитывать и рассчитывать на него мы не будем.

Так, пустое мыслеблудие у меня выходит. Опасности видны, обходимы: в нужный момент колючки тернистые свои втянуть, да и оставить злонравного Добродума с носом. Ежели он, конечно, вынашивает планы таковые.

Отказываться от такого предложения я точно не буду. Но и бросаться сломя голову в кутёж “посольских дел” поостерегусь, а сделаю-ка я вот что:

— Безусловно, Добродум Аполлонович, глупо было бы для меня ваше щедрое предложение не принять, — аж засветился я. — Однако, благодетелю моему, в вашем лице, — не смог я тернисто не “уточнить”, — надлежит знать, что планы мои на жизнь будущую более связаны с получением гражданства, Академией и научной стезёй, — выдал я, с некоторым облегчением ожидая, что меня с моими “хитровывернутыми” запросами пошлют в дали дальние.