Прекрасный незнакомец - [62]

Конь стоил таких затрат. Явно в благодарность за то, что ему дали волю, он мчался от берега Лох-Эйгг, покрывая ярд за ярдом шотландские верещатники, что вполне соответствовало настроению Артура, которому не терпелось добраться до Гленбейдена и Керри. Но хотя мили и оставались позади, беспокойство Артура все росло — его волновало, что он не до конца продумал, что станет делать, оказавшись в ее доме.

Учитывая, что Маккинноны уже получили письмо от Реджиса, вряд ли стоило врываться к ним и сообщать, что за их выселением стоит он сам. Честно говоря, это казалось ему не очень-то деликатным способом сообщить им правду или заставить Керри понять, что он, дескать, не знал, что речь идет о ней. Или что он твердо намерен все уладить, что он никогда не причинит ей зла, никогда намеренно не повредит ей и никогда ее не покинет.

Проклятие! Именно эта мысль снова и снова возвращалась к нему, непрошено врываясь в его сердце. Именно мысль о неразрывных узах преследовала его, не давая ему покоя. Он не хочет ее покидать.

Он не хочет и дня прожить без нее.

Потребовалось четыре дня игры в гольф с самим собой, чтобы, наконец, это понять, и четыре бессонных ночи; но что еще хуже — она являлась ему при свете дня, когда он смотрел на игровую площадку. Поначалу он решил, что просто увлечен, как был в свое время ослеплен и лишен разума красотой Порции почти двадцать лет назад. И он решил, что, стало быть, и это тоже пройдет.

Но что-то все время тревожило его, что-то такое, что не вполне соответствовало простому увлечению. Это было неразрывно связано с воспоминаниями о той фантастической ночи любовных ласк и о тех нежных чувствах, которые его переполняли, чувствах настолько сильных и притом настолько странно-неуловимых, что он никак не мог придумать, какими же словами их обозначить, пока Реджис не рассказал ему о письме. И в тот момент, когда Артур узнал, что Керри получила письмо о выселении, сердце его словно взорвалось в груди, а взрыв сожалений и тревоги ударил прямо в солнечное сплетение. Он даже не помнил, как уехал из Данди. Он знал только одно — ему нужно добраться до Керри и объяснить ей, что он не знал, что речь идет о ней, что с ней он никогда не поступил бы так, потому что он… он… Господи, да потому что он ее любит. Сожаления и тревога прошли за те дни, пока он мчался к ней по пустынным землям Шотландии, сменявшись одной-единственной и уверенной мыслью — он ее любит. Это изумляло его, пугало, сбивало с толку, но, тем не менее, было так же очевидно, как и то, что на лице у него есть нос. Он любит Керри Маккиннон, и полюбил ее в то мгновение, когда она согласилась вместе с ним отправиться к притоку реки Тей. Он полюбил ее уже тогда, а еще больше — когда наблюдал за ней в Гленбейдене; полюбил ее бодрую стойкость перед лицом бедствий, ее естественную красоту, доброту, нежный, самоотверженный нрав. Он полюбил ее.

Но, черт побери, что же ему с этим делать? Увезти ее в Лондон? Эта мысль была настолько несусветной, что он тут же отогнал ее, сказав себе, что сейчас не в состоянии думать об этом. В настоящий момент только одно имеет значение — заставить ее поверить, и он пришпоривал свою замечательную лошадь, которую назвал Саксом в честь энергичных англичан, где бы они ни находились.

Перевалив через гору, у подножия которой простиралось поле ячменя, Артур вдруг понял, что в Гленбейдене что-то не так. Сакс легко трусил по стерне, а по спине у Артура пробежал холодок дурного предчувствия — произошло что-то ужасное. Вокруг не было ни души, из труб. не шел дым, не лаяли собаки, не кудахтали куры, и Томас не бросился навстречу ему. Керри не было тоже.

Все выглядело заброшенным и покинутым.

Лошадь пересекла ячменное поле, и Артур направил ее к «белому дому», перебрав в уме несколько разумных объяснений этого странного запустения, какие пришли ему в голову. Возможно, все собрались где-то в одном месте; в конце концов, ведь сошлись они все посмотреть, как он будет лечить лошадь Монкриффа. Но этим не объяснялось отсутствие домашних животных. Возможно, они перегнали стадо на другой выпас, но…

Внезапно тишину нарушил звук выстрела.

Артур, не раздумывая, пришпорил лошадь, и она стрелой полетела вперед. Подъехав к дому, он спрыгнул с седла и бросился к двери, на ходу выхватив пистолет, так как не знал, что ждет его внутри.

И вдруг он услышал ее леденящий кровь крик.

Крик Керри был таким страшным, таким пронзительным, что по спине у него пробежала дрожь. Пинком, распахнув дверь с такой силой, что створка стукнулась о стену, он рванулся туда, откуда долетел ее крик; в ноздри ему ударил кислый запах порохового дыма. Сердце у него гулко забилось от ужаса, он ворвался в первую же комнату и остановился в дверях с пистолетом на изготовку.

Открывшаяся ему картина потрясла его до глубины души. Он медленно опустил пистолет.

На полу лежал мужчина, чем-то показавшийся Артуру знакомым, под ним натекла лужа густой темной крови, медленно расползающаяся по полу из сосновых досок и обходящая большой камень с острыми краями. Артуру хватило одного взгляда, чтобы понять — этот человек мертв. Глаза его уставились на Артура, в них было удивление, с которым он встретил свою смерть. Около незнакомца на коленях стояла Керри, рядом на полу валялся ее старый пистолет; ее разорванное платье было испачкано в крови. Ее била сильная дрожь, по щекам текли слезы, падая из полных ужаса глаз, устремленных на Артура. Она медленно протянула руки, покрытые кровью, и показала ему.