Лондон, 1806 год
Леди Гилберт, объявившая себя великой любительницей собак, однажды в холодный день была приглашена на чаепитие в Мейфэр и привезла с собой своего дрессированного терьера. Там она заставляла маленькую собачку проделывать разные трюки. Песик охотно ходил на задних лапах, выпрашивая угощение, перекатывался на спине по указанию хозяйки. Взлетал в воздухе на два фута от земли и цеплялся за кусок кожи, которым леди Гилберт размахивала перед ним. Потом висел на нем, извиваясь, полный решимости не выпускать его из зубов. Когда леди Гилберт наконец сжалилась над ним, песик гордо прошествовал по комнате с куском кожи в зубах, остановившись только на минуту, чтобы поднять заднюю лапку и пометить подол леди Осборн.
Во время последовавшей суеты в гостиную вошел лондонский дворецкий графа Лэмборна и доложил хозяйке, сестре графа, леди Фионе Хейнс, что пришли два официального вида джентльмена и настаивают, чтобы их приняли.
Фиона пригласила их в малую гостиную. Она немного раскраснелась, пытаясь помочь леди Гилберт поймать провинившегося песика, что закончилось опрокинутым стулом и разбитой хрустальной вазой. Заправляя за ухо выбившуюся прядь, Фиона объяснила, что сейчас ее брат, граф, отсутствует и неизвестно, как долго будет отсутствовать.
«Вечно», — подумала она, зная о разразившемся в Лондоне скандале.
Фиона очень любила своего брата. Джек слыл неисправимым повесой, что было известно как в их родной Шотландии, так и в Лондоне и, вероятно, даже в далекой Ирландии. Она также знала, что Джека обвиняют — по его словам, ложно и несправедливо — в любовной связи с принцессой Уэльской. Принц Уэльский намеревался воспользоваться этим обвинением, дабы устроить шумный бракоразводный судебный процесс. Это погубило бы Джека, ибо всем было известно, что адюльтер с любой женщиной морально предосудителен, но адюльтер с принцессой Уэльской приравнивался к обвинению в оскорблении монарха и измене.
Как написал Джек в своем торопливо нацарапанном письме, присланном Фионе из Истчерч-Эбби, он предпочтет быть повешенным, чем просидеть всю жизнь в Ньюгейте, и что пробудет в Шотландии, пока «это проклятое дело не решится». Фиона опустила эти подробности, когда говорила прибывшим джентльменам, Вудборну и Холлаби:
— Не могу сказать, когда он вернется, но с удовольствием передам ему вашу визитную карточку сразу по его прибытии.
Джентльмены, действительно имевшие официальный вид, переглянулись.
— Простите нас, мадам, но лорд Лэмборн в опасном положении.
У Фионы дрогнуло сердце.
— О?
— Не позволите ли мне говорить менее деликатно? — спросил Вудборн.
Фиона сглотнула и кивнула.
— Принц Уэльский был в высшей степени оскорблен слухами о том, что принцесса Уэльская, возможно, изменяла ему с вашим братом, который являлся его другом. Он полон решимости, не теряя времени, жестоко наказать любого, кто мог бы помешать законному наследованию трона его дочерью.
Должно быть, Фиона не выглядела достаточно испуганной, как следовало бы в данной ситуации, потому что сэр Вудборн выступил вперед.
— Это очень серьезное преступление, миледи. Если графа признают виновным, то приговорят к повешению.
Это испугало Фиону, но ей удалось остаться внешне непоколебимо спокойной.
— Это очень печальная новость, сэр, хотя я уверена, что моего брата признают невиновным. И я не представляю, чего вы хотите от меня. Моего добродетельного брата сейчас здесь нет. — Фиона надеялась, что ее улыбка была самой искренней.
— Все же кое-что вы могли бы предпринять, леди, — властно перебил лорд Холлаби. — Король верит не всем гнусным слухам, распространяемым в Лондоне. Он тоже считает Лэмборна своим другом и с большим удовольствием вспоминает, как они несколько лет назад охотились в Балморале.
— Как это мило со стороны его величества.
— Королю было бы неприятно, если бы граф оказался замешан в таком громком и мерзком скандале, — продолжал Холлаби. — Королю хотелось бы думать, что его друг скроется в надежном месте, пока это грязное дело не закончится.
Если она правильно поняла их, то принц хотел бы заманить Джека в Лондон и судить за прелюбодеяние, в то время как его отец, король, надеялся, что Джек избежит этого, отсидевшись где-то подальше от Лондона.
— Король очень надеется, — тихим голосом говорил Холлаби, — что вы объясните вашему брату, насколько серьезны те преступления, в которых его обвиняют, и уговорите его уехать в глубь Шотландии. Вы знаете — туда, где холмы.
— В Северное нагорье, — сказала Фиона и пожалела, что сейчас не может сесть и немножко подумать. На что они рассчитывают? Как это она предупредит брата? — Я признательна его величеству за заботу, — неуверенно продолжила она, — но ничего не могу передать брату сейчас, когда неизвестно, где он.
Вудборн посмотрел на Холлаби, затем на Фиону.
— Скоро Рождество, не так ли? Король надеется, что когда вы поедете со всей вашей семьей в Шотландию на праздники, то по дороге найдете вашего брата и передадите ему это послание, прежде чем его найдут люди принца.
В Эдинбург? Они хотели, чтобы Фиона поехала в такую даль, в Эдинбург?
— Я не хочу пугать вас, мадам, но пока мы разговариваем, люди принца ищут вашего брата, — мягко напомнил Вудборн. — И король очень надеется, что вы первая найдете его и предупредите. Его величество очень бы хотел, чтобы расследование этого деликатного дела закончилось как можно скорее. А вы не хотели бы отправиться на рассвете?
