Прекрасный дом - [18]

Шрифт
Интервал

— Это очень похоже на маму. Ты давно ждешь, Том?

— О нет, не больше получаса.

— Вот вздор, вдвое меньше! — Старуха сурово оглядела его поверх очков и улыбнулась. — Ты прекрасно выглядишь, Том, просто чудесно.

— Это потому, что он молод, мама. — Маргарет ловко двигалась по комнате, приводя ее в порядок. Она смяла в руке опавшие лепестки степного цветка. — Они так быстро осыпаются, — сказала девушка и бросила лепестки в глиняную вазу.

Том уловил слабый аромат засушенных цветов и листьев. По сравнению с сильными, живыми запахами пекарни, ощутимыми даже при остывших печах, от вазы пахло чем-то мертвым и печальным. Маргарет всегда казалась ему олицетворением зрелости и надежности, она была чуть ли не извечной частью его окружения — этакой прекрасной излучиной реки, всегда свежей, изменчивой и все же постоянной. Она была на несколько лет старше его, ей было уже около двадцати шести, и она всегда, с тех пор как он себя помнил, казалась ему взрослой. Пожалуй, дело было не столько в ее внешнем виде, сколько в манере говорить и рассуждать. Умственное развитие большинства колонистов, даже стариков, доходило до определенной точки и потом останавливалось — в их суждениях сквозила хвастливая ограниченность, они давали соседям обидные прозвища и пускали друг другу пыль в глаза. Маргарет не была похожа на них. Она умела думать, у нее были свои идеи. Ее называли «синим чулком», по недоразумению полагая, что так именуется всякая выпускница колледжа. Но, быть может, именно поэтому она и не вышла замуж. Молодые люди, фермеры, биржевики, спортсмены и офицеры из полков милиции чувствовали себя очень неловко, когда на них бывал устремлен ее спокойный взгляд: казалось, она видела их насквозь, словно они сделаны из дешевого стекла. У Тома были голубые глаза того неопределенного серо-голубого цвета, который меняет свои оттенки в зависимости от окружения. Сказать, что у них обоих были голубые глаза, было бы неправильно; они очень отличались друг от друга по цвету глаз. У Маргарет глаза были темные, с синеватым отливом, и забыть их было невозможно. Свои черные вьющиеся волосы она старалась пригладить, уложить в пучок или заплести в косы: у нее были изогнутые брови, тонкие, но совсем темные. Иногда она позволяла себе закурить сигарету, и это считалось оскорблением сильному полу. Но чего еще можно было ждать от «синего чулка»?

— Я зашел пригласить тебя прокатиться со мной, Маргарет, — сказал Том.

Она взглянула на мать, словно сомневаясь, правильно ли она его поняла. Старуха кивнула головой.

— Спасибо, Том, с удовольствием, — сказала Маргарет. Щеки ее порозовели, а глаза потемнели. — День сегодня чудесный.

На улице он увидел, что его охотничий пес, сеттер, прибежал следом за коляской и теперь отдыхает в тени. Том потрепал его за уши, побранил, и сеттер печально повесил голову.

— Какой красавец! — Маргарет погладила шелковистую коричневую шерсть.

— Непослушный пес. А потом из-за этой беготни у него будут болеть лапы. Ты позволишь мне посадить его в коляску?

Он поднял большую собаку и втолкнул ее под сиденье.

— А теперь сидеть тихо, Быстрый.

Пес улегся, радостно повел носом, уловив знакомые запахи, — под сиденьем пахло цесарками, фазанами, зайцами и им самим — и положил голову на вытянутые лапы. Он быстро обнюхал все кругом в поисках ружья и, убедившись в том, что ему придется довольствоваться лишь скучной прогулкой, обиженно засопел, обнюхивая щиколотки Маргарет.

Сначала они ехали медленно, поднимаясь по извилистой дороге, что шла вдоль долины к открытому нагорью. Затем лошади побежали резвей. Ветер дул в лицо, а спереди и слева, врезаясь в небо, стояла стена гор, синих, хрустальных, вздымающих свои отвесные склоны на высоту в одиннадцать-двенадцать тысяч футов. Они ехали по зеленой степи, усеянной розовыми и белыми колокольчиками и большими алыми маками, мимо каучуковой плантации, за которой виднелись серые железные крыши домов. Одна из них провалилась, и на всем здесь лежала печать запустения. Том указал на эти дома.

— Бывшая моя тюрьма. У меня до сих пор еще бывают из-за нее по ночам кошмары. Конистонскую академию мистера Хемпа мы обычно называли работным домом одноглазого Циклопа.

— Я помню, — сказала Маргарет. — А теперь мистер Хемп стал судьей и редко бывает в этих краях.

— Да, но я слишком часто вижу его в Колючих Акациях. — Он натянул вожжи, и лошади перешли на шаг. — Маргарет, до чего же он мне осточертел. Старый Хемп хозяйничает в Ренсбергс Дрифте и поэтому попытается обращаться со мной как равный. Большинство моих домочадцев находится в его власти, и я вынужден все время следить за этим одноглазым дьяволом.

— Твоих домочадцев?

Том улыбнулся.

— Я вижу, мне следует быть более осторожным. Я имею в виду тех, кто живет на фермах моего отца в Колючих Акациях. Я забочусь о них с тех пор, как у отца был удар, и поэтому называю их своими домочадцами. Кроме того, я всегда был близок с ними.

— Я знаю. Я просто не сразу сообразила.

— Я хочу исповедаться тебе кое в чем, Маргарет. Поэтому я и попросил тебя поехать со мной. Мне нужно, чтобы ты мне помогла.

И пока он рассказывал ей о своих розысках Коломба, она слушала и смотрела на солнце, катившееся вниз, в золотистую дымку над горами.


Еще от автора Джек Коуп
Современная африканская новелла

Переходя от рассказа к рассказу, от одной литературы к другой, читатель как бы совершит путешествие по странам Черной Африки — по той части континента, которая начинается от южных границ Сахары и тянется до самого юга.Название «Африканская новелла» не должно затушевывать границы литератур, смазывать тот факт, что в сборнике их представлено несколько, равно как и то, что у каждой, как и у народов, где эти литературы складываются, своя история; своя судьба, и отсюда — своеобразие художественного творчества.Впрочем, новеллы, отобранные в сборник, — большей частью лучшее из того, что публиковалось в последние годы, — отображают эту специфику.


Лев у водопоя

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Тэнкфул Блоссом

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Шесть повестей о легких концах

Книга «Шесть повестей…» вышла в берлинском издательстве «Геликон» в оформлении и с иллюстрациями работы знаменитого Эль Лисицкого, вместе с которым Эренбург тогда выпускал журнал «Вещь». Все «повести» связаны сквозной темой — это русская революция. Отношение критики к этой книге диктовалось их отношением к революции — кошмар, бессмыслица, бред или совсем наоборот — нечто серьезное, всемирное. Любопытно, что критики не придали значения эпиграфу к книге: он был напечатан по-латыни, без перевода. Это строка Овидия из книги «Tristia» («Скорбные элегии»); в переводе она значит: «Для наказания мне этот назначен край».


Призовая лошадь

Роман «Призовая лошадь» известного чилийского писателя Фернандо Алегрии (род. в 1918 г.) рассказывает о злоключениях молодого чилийца, вынужденного покинуть родину и отправиться в Соединенные Штаты в поисках заработка. Яркое и красочное отражение получили в романе быт и нравы Сан-Франциско.


Триумф и трагедия Эразма Роттердамского; Совесть против насилия: Кастеллио против Кальвина; Америго: Повесть об одной исторической ошибке; Магеллан: Человек и его деяние; Монтень

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881 — 1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В девятый том Собрания сочинений вошли произведения, посвященные великим гуманистам XVI века, «Триумф и трагедия Эразма Роттердамского», «Совесть против насилия» и «Монтень», своеобразный гимн человеческому деянию — «Магеллан», а также повесть об одной исторической ошибке — «Америго».


Нетерпение сердца: Роман. Три певца своей жизни: Казанова, Стендаль, Толстой

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881–1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В третий том вошли роман «Нетерпение сердца» и биографическая повесть «Три певца своей жизни: Казанова, Стендаль, Толстой».


Том 2. Низины. Дзюрдзи. Хам

Во 2 том собрания сочинений польской писательницы Элизы Ожешко вошли повести «Низины», «Дзюрдзи», «Хам».