Прекрасный дом - [16]

— Да.

Он смотрел вдаль, на темную линию холмов. Луна всходила прямо перед ними, когда они стояли рядом на открытой веранде уединенного дома, который, как и многие другие бурские дома, фасадом выходил на восток, а задней стеной примыкал к холму, словно особенно сильно ощущая свое одиночество в долгие часы мрака и потому всегда с нетерпением ожидая рассвета.

— Я помню, Линда. Я никогда не забуду ни одной мелочи. Тогда, как и сейчас, степь была зеленой. И говорили: война придет в зеленую степь.

— Не вспоминай об этом.

— Я хотел уехать с тобой, Линда, — вот, что я хотел сказать. Ты спускалась с холма в фургоне оома Стоффеля, а твой отец, оом Дауид, правил лошадьми. Я знал, что вы не вернетесь. Я знал, что вы уходите к Ванреенскому перевалу, где стояли лагерем буры. Я хотел уехать и, если бы оом Стоффель позволил мне, я, наверное, присоединился бы к отрядам буров. В то время я не испытывал к войне ни сочувствия, ни неприязни. Я просто очень мало понимал тогда, но мне очень не хотелось расставаться с тобой.

— Тебя бы сочли за мятежника.

— Но я ведь все-таки не уехал. Правда, я никогда не сражался и на стороне англичан, никогда.

Она почувствовала, как дрожь прошла по его телу. Смущенные, но полные доверия друг к другу, они стояли рядом, и локоть Тома слегка касался локтя Линды. Он взглянул на нее и улыбнулся.

— Я никому не рассказывал, почему я отказался воевать. Я позволил им думать все, что угодно, и они многое преувеличили. Но, если бы снова пришлось все повторить, я бы пешком пошел за фургоном оома Стоффеля, и меня бы уже не вернули обратно. Мысленно я проделывал это уже много раз.

— Не будем говорить о тех временах, Том.

Тон ее был резким, а голос дрожал. Он почувствовал, что пора прекратить этот разговор, ибо понимал особую гордость тех, кто много страдал и кого закалило глубокое чувство ненависти.

— Мы еще поговорим об этом когда-нибудь, если ты не боишься.

— Хорошо.

— Прошлое ушло, но око все равно принадлежит нам, и ни о чем не нужно сожалеть. Я это знаю, Линда.

— Ты не знаешь, что значит жить здесь. Еще не прошло и трех месяцев, и я вздрагиваю при виде любой тени.

— Правда? Может быть, лучше войти в дом?

Минуту спустя она успокоилась, смягчилась и даже взяла его под руку. Он был таким надежным и преданным, и она чувствовала, что в нем нет никакого изъяна — одно только хорошее. Он него пахло свежестью и чем-то мужским… сладким… да, это был он. Оума вдохнула в нее новую веру, и она снова стала надеяться, что он не ушел от нее безвозвратно. Если бы только она, сумасбродная дикарка, оставшаяся сиротой после этой проклятой войны, могла забыть о том, что он англичанин, сын богатого отца, образованный, сдержанный, снисходительный, если бы она могла видеть в нем только мужчину и не робеть!

Он перепрыгнул через перила веранды на землю и помог ей спуститься к нему. Луна, срезанная с одной стороны, ярко светила над холмами, лениво верещали сверчки. Из далеких оврагов доносилось журчанье ручьев, а иногда было слышно, как в ближней канаве шлепнулась в воду лягушка. В кухонной плите все еще тлели твердые, как железо, поленья акации, курясь тонким, приятно щекотавшим ноздри ароматным дымком. Эти знакомые признаки ночи, с которой приходила пугающая тишина, пустота и страх, уже давно начали мучить ее. Приехав в натальский Край Колючих Акаций, она здесь сразу почувствовала себя чужой: ей казалось, что холмы следят за каждым ее шагом и не признают ее своей. Она была так угнетена этим, что сердце ее постоянно трепетало от страха. Она не решалась рассказать об этом ни Оуме, ни оому Стоффелю — они всегда жили одиноко и невозмутимо верили в собственную силу, — ни тем более дочери черной рабыни, Тосси, которая, как думала Линда, не сможет понять ее чувств.

Но этот вечер не казался ей таким страшным, и даже луна улыбалась ласково. Рядом был Том, и ночь превратилась в ручного, огромного красавца зверя. Жилки на шее Линды дрожали. Ей хотелось схватить голову Тома и прижать ее к своей груди так, чтобы он не мог дышать, — тогда его жизнь будет зависеть от нее, от нее одной. Она невольно протянула вперед руки, и ночь, придвинувшись ближе, ласково ее обняла. В то же мгновение она метнулась от него в сторону и побежала прочь. Всего несколько шагов, и она растворилась во мраке. Том двинулся было на звук шагов, потом остановился, прислушиваясь, но ничего не услышал. Обманчивый лунный свет играл камнями, кустами и белой корой дерева млуту. Том звал ее ласково, настойчиво. Она была одна в ночи, она убежала не в дом. А ведь она говорила, что малейшая тень заставляет ее вздрагивать; уходя все дальше и дальше, он звал и искал ее. Один раз на его зов приветливым ржанием отозвался верный Ураган, и Том нашел своего коня на привязи в сарае с обложенными дерном стенами и тлеющим в углу дымным костром. Дым заставил его закашляться. Стоффель был заботлив, он никогда не забывал разложить костер — дым охранял лошадей от москитов и болезней… Том потрепал по шее своего серого и снова пустился на поиски Линды.

Он не нашел ее; она сама появилась перед ним — темная фигура в тени фургона, мимо которого он проходил не один раз. Лунный свет играл в ее волосах, и, приблизившись к ней, он увидел, что лицо ее мокро, а в глазах у нее стоят слезы. Она протянула руку и крепко сжала его пальцы.