Прекрасный дом - [13]

— Откуда он прислал письмо?

— Вот тут-то в его умном письме была допущена ошибка. На нем не было обратного адреса, но отправлено оно было из Питермарицбурга.

Они подъехали к открытой веранде, пол которой был выложен плоскими речными камнями, и Черный Стоффель привязал свою лошадь к пню акации. Том лихорадочно соображал, какую бы причину придумать, чтобы тотчас же ехать дальше. Он уже узнал от Стоффеля все, что можно, и теперь необходимо уехать прежде, чем Оума увидит его. Бур вопросительно поглядывал на него, ожидая, когда он спешится. Солнце уже село, и красноватый свет освещал из-за облаков бедное жилище и молодого англичанина на породистом скакуне. Дощатая дверь, скрипя, отворилась, и на веранду, вытирая фартуком руки, вышла Оума — прямая, седовласая старуха с глубоко сидящими, еле видными глазками и лицом, почти сплошь — исключение составлял только нос — изборожденным морщинами. На ней было синее ситцевое платье, мешком свисавшее с плеч почти до земли, из-под которого, когда она медленно, но твердо ступала по каменному полу веранды, виднелись ее сандалии из сыромятной кожи и пальцы босых ног.

— Боже мой, — сказала она хрипло, — да ведь это наш маленький Том.

Глава II ДОМ В КРАЮ КОЛЮЧИХ АКАЦИИ

Том спрыгнул на землю и поспешил навстречу Оуме. Он взял ее жесткие руки в свои и поцеловал старуху в щеку. Теперь ему был виден мерцающий огонек в ее глазах. Протянув руки, она прижала его к груди, и когда он поднял голову, в ее глазах стояли слезы — этого он никогда раньше не видел.

— Оума, что…

— Молчи, сынок.

Она отвернулась и смахнула рукавом слезы.

— Просто я рада, рада, мне так приятно видеть тебя, дитя мое. Да, да, и ты тоже рад. Я понимаю, я не должна обижаться на то, что ты теперь так редко навещаешь меня. А знаешь ли ты новость? У меня есть чем порадовать тебя. Как? Ты уже знаешь? Стоффель рассказал тебе?

— Он ничего не рассказывал мне, Оума.

Держа в руках поводья, Черный Стоффель равнодушно наблюдал за ними. Он что-то яростно крикнул, и тотчас же появился запыхавшийся черный мальчишка.

— Где Снаф? — спросил Стоффель на африкаанс и, не дожидаясь ответа, приказал: — Скажи ему, чтобы расседлал коней, почистил их и напоил. Накоси травы для серого жеребца и привяжи его. Слышишь?

— Да, баас.

Они уселись на открытой веранде, наслаждаясь теплым вечерним воздухом, и Оума принесла чашки с крепким черным кофе. Стоффель повесил свою шляпу на гвоздь, и густые темные волосы его упали на воротник куртки. Он не пригласил мать выпить с ними кофе, и она стояла возле двери, улыбаясь Тому всякий раз, когда он поднимал глаза. Она берегла, как сокровище, воспоминания о былом счастье и очень любила этого юношу, хоть он и был англичанином, ибо ей казалось, что частица ее самой и ее мужа Кристиаана, воортреккера[4], вошла в него, сделав его родным и близким: он живет с ними под одним небом, и у них общая, ниспосланная богом судьба.

— Оума, какую же радость припасла ты для меня? — спросил Том.

Она подняла палец, призывая его к молчанию, и до них донеслись голоса из кухни: служанка и еще кто-то говорили на африкаанс. Затем в гостиной раздались легкие шаги, и Том встал, увидев в сумеречном свете через отворенную дверь фигуру женщины.

— Посмотри, кто к нам приехал, — сказала Оума.

На веранду робко выглянула девушка в длинном выцветшем розовом платье. Ее густые пепельные волосы падали на плечи, она сделала шаг вперед и остановилась в нерешительности, а ее большие темные глаза раскрывались все шире и шире, пока не засверкали зрачки, черные и влажные.

— Это… — она бросила быстрый взгляд на бабушку.

— Линда! — воскликнул Том.

Девушка подбежала к нему, обхватила обеими руками его шею и прижалась щекой к его щеке.

— Том, боже мой, это Том.

Она опустила руки и смущенно попятилась. Девушка хотела еще что-то сказать, извиниться, но не могла произнести ни слова. Дойдя до дверей, она быстро повернулась и исчезла. Едва касаясь босыми ногами пола, она легко пробежала через весь дом и выпорхнула из-под навеса, где помещалась кухня. Старая служанка, дочь черной рабыни, проводила взглядом стройную фигурку в светлом платье, исчезнувшую в темнеющей степи.

Том пошел за Оумой де Вет в кухню.

— Куда она убежала, Тосси? — спросила Оума.

— Не знаю; она бежала так, будто за ней гнались духи. Сейчас вернется, ведь в степи страшно оставаться одной.

— Пойди разыщи ее, Тосси.

— Позвольте мне пойти, — сказал Том.

Оума улыбнулась.

— Она спрячется от тебя. Тосси ее приведет, и тогда мы сядем ужинать. Иди поговори со Стоффелем. Ему редко удается с кем-нибудь потолковать.

Беседа не клеилась. Они сидели рядом на деревянной скамье, и оба чувствовали, что их разделяет какое-то третье существо, зловещий призрак, созданный их собственным воображением. Отчаявшись, Том вспомнил, что у него есть пачка сигарет, и, вынув ее из кармана, протянул буру. Но Черный Стоффель тут же достал свой кисет с дешевым табаком и угостил Тома; и только когда Том набил свою трубку, он закурил душистую фабричную сигарету, сделанную в Англии из вирджинского, привезенного из Америки табака. Стоффель глубоко затягивался, с наслаждением вдыхая дым, но ни словом, ни знаком не желал признаться, что сигарета доставляет ему удовольствие.