Прекрасный дом - [10]

Он миновал заставу Ренсбергс Дрифт — беспорядочно разбросанные домики под железными крышами — и, проехав еще две мили, увидел в ущелье, заросшем эвфорбией — первобытными деревьями, подобно гигантским канделябрам, вздымавшими к небу свои могучие ветви, — палатки дорожных рабочих. В том месте над лагерем, откуда просматривалась излучина чистой речушки и дорожная насыпь, положив винтовку на грудь, спал надсмотрщик. Рабочие, размеренно взмахивая кайлами, с трудом вгрызались в твердый синий сланец. Один из них влез на холм и разбудил надсмотрщика. Тот спустился вниз и узнал Тома. В его маленьких, налитых кровью глазках мелькнул страх. От него пахло спиртом, табаком и грязью, а серая щетина на его жирном, круглом лице отрастала, должно быть, добрую неделю.

— Нет, сэр, я не знаю кафра с таким именем. Я и вообще-то не знаю, как их зовут. Их ко мне приводят, а мое дело следить, чтобы они работали и не убегали.

— Ладно, я уезжаю.

— Вы не донесете на меня, сэр?

— Нет.

— Мистер Эрскин, сэр, не окажете ли вы мне услугу? Помогите мне перевестись, заберите меня отсюда. Я больше не могу… Я боюсь говорить об этом с начальством, но я дошел до ручки. Эти черномазые оборванцы и за двенадцать часов не делают того, что можно сделать за час, и я знаю, что будет еще хуже. Они того и гляди превратят меня в отбивную котлету.

— Вот как, Макрей? Неужели они вас не любят?

— Дело не в этом, сэр, тут все сошлось к одному. Внизу, в долине, голландцы нам пакостят. Они, как саранча, надвигаются на фермы Края. Сначала они просто арендуют ферму или дают за нее хороший залог, а затем начинают выжимать пот из кафров. То есть ренту выплачивают кафры. Некоторые арендаторы — не хочу называть их имена, сэр, — подняли за три года ренту с фунта до десяти с каждой хижины. Те самые буры, которых мы колотили во время войны, теперь зарабатывают деньги за наш счет.

— Значит, виноваты голландцы? — засмеялся Том.

— Конечно, они больше всех.

— А шотландцы, англичане, банки, землевладельцы и те, что проживают денежки за границей, и мы сами? Когда этому конец?

— Вы правы, сэр, совершенно правы… Но что касается меня…

— Вы очень хотите убраться отсюда?

— Как вы думаете, сэр, сможете ли вы замолвить за меня словечко нужному человеку и помочь мне получить перевод?

— Куда? Обратно в Шотландию, поближе к дому и к родной земле, Макрей?

Последнее, что Том видел, были голубые, налитые кровью, водянистые глаза и дряблые щеки осклабившегося надсмотрщика. Бесполезная винтовка висела у него на плече.

Том хорошо знал судью с заставы Ренсбергс Дрифт. Именно по этой причине он там и не остановился. Когда-то мистер Мэтью Хемп был директором сельской школы, первого учебного заведения, куда попал Том, носившего название Конистонской академии. Внезапно школу закрыли. Остался только опустевший деревенский дом да четыре больших сарая на заросшем травой пустыре. Но мистеру Хемпу удалось воздвигнуть себе иного рода памятник — неизгладимый след в умах целого поколения белых мальчишек, обитателей близлежащих ферм. Большинство воспитанников академии по ночам молили бога о смерти директора, а в дневные часы мечтали о еде и придумывали Хемпу самую жестокую казнь. Наконец, когда один из мальчиков умер в школе, разразился скандал, погубивший мистера Хемпа. Его вызвали к следователю, и он оставил школу на попечение жены, сына Атера и своего подслеповатого помощника. И вот тогда-то мальчишки подожгли конюшню, где сгорели коляска, упряжь и две лошади, принадлежавшие мистеру Хемпу. Том до сих пор помнил страшную картину пожара; он помнил, как Атер Хемп, искусный стрелок, стрелял из винтовки в окно конюшни, пытаясь прикончить перепуганных лошадей, которые отчаянно ржали и не могли выбраться наружу. Атер решил, что конюшню подожгли зулусы, работавшие на ферме при школе, и, выпустив несколько патронов в сторону их хижин, ранил одного из батраков в плечо. Том Эрскин был тогда вне себя от исступленной радости, граничившей с безумием, но внезапно у него началась рвота, он вынужден был спрятаться за сарай, служивший детям спальней, и там его рвало до тех пор, пока он совсем не обессилел.

Но к тому времени, когда мальчики стали юношами, произошла странная перемена: Хемпы стали весьма известными людьми в пограничных районах, чуть ли не героями, Атер управлял добрым десятком поместий, расположенных в Зулуленде, и собирал ренту для живущих за границей землевладельцев. А мистер Мэтью Хемп был представлен губернатору в клубе стрелков. Губернатор, человек тучный и большой насмешник, предложил ему пост судьи.

— Нам нужны способные люди, — сказал он.

Мэтью Хемп, улыбаясь в усы и в то же время напряженно наблюдая за губернатором единственным глазом, проскрипел своим металлическим голосом:

— Боюсь, у меня нет способностей к юриспруденции, ваше превосходительство.

— Не беда. Если вы не займете эту должность, мне придется назначить на нее еще большего дурака.

Мистер Хемп засмеялся в ответ, но предложенный пост принял. Через пять лет у него уже были деньги, ферма и скот. Том Эрскин не понимал всеобщего уважения к Хемпу и не разделял его. Возможно, что обида, нанесенная ему когда-то, была слишком глубока, а может быть, Том подозревал, что между его отцом и Хемпом существует какой-то сговор. Том, казалось, до сих пор оставался таким же упрямым и непосредственным, как в детстве, и поэтому не умел прощать.