Прекрасные сломанные вещи - [79]

– И что это значит? Куда ты уедешь?

Она быстро прикрыла глаза.

– Боже, я не знаю. Не знаю, как это все работает. Наверное, меня поселят с какими-нибудь сиротами? – Ее голос задрожал. – Или с другими идиотами, от которых отказались родители.

– Ох, Сьюз… – Сердце у меня ныло от тревоги и жалости. – Послушай, может, если ты все объяснишь…

– Что я объясню? – Теперь она смотрела мне в глаза. – Что тут объяснять? Она пыталась. Правда, старалась изо всех сил. Но я просто… как там она сказала… Мне уже не поможешь. Я только причиняю людям боль, и она больше не может «нести ответственность за мое разрушительное поведение». Дословно.

– Но… Детдом? Разве это поможет?

– Конечно, нет. Но это уже не будет ее проблемой. Я не буду ее проблемой.

Она внимательно изучала свои рукава и сжатые в кулаки руки.

– Иногда я думаю, может, было бы лучше, если бы она вообще не вмешивалась.

– В смысле, если бы ты осталась с родителями?

– Ага.

– Но тебя избивали. Ты могла умереть.

– Может, это тоже было бы лучше.

– Что?!

– Ничего. – Сьюзан медленно вздохнула, расправила плечи и отвела назад голову.

Она долго сидела, прикрыв глаза, а потом открыла их и решительно улыбнулась.

– Ну да ладно. Я тебе кое-что принесла.

Она засунула руку в карман, вытащила кулон и протянула мне.

Я сразу его узнала.

– О нет, я не могу… – Я попыталась пихнуть кулон обратно ей в ладонь, но она прижала кулаки к груди. – Это же твое.

– Я хочу, чтобы он был у тебя, – просто сказала она. – В знак благодарности.

– Благодарности за что?

Я внимательно посмотрела на кулон: тонкая цепочка, изящный изгиб голубя. Вблизи он оказался даже красивее.

– Ты знаешь за что. – Ее губы изогнулись в мягкой печальной улыбке. – Думаю, ты лучшая подруга из тех, что у меня были.

– Я не скажу Рози, что ты так сказала. – Я попыталась отшутиться, потому что знала, что могу расплакаться.

– Нет, скажи. И скажи ей, что она тоже прекрасная подруга. И скажи ей, что мне жаль. Ее я, наверное, уже не увижу. Ну, до отъезда.

– А ты знаешь, когда уедешь?

Она отвернулась.

– Ну, может, через пару дней?

– Может, ты сможешь приезжать и жить у меня, – отчаянно предположила я.

Сьюзан вслух рассмеялась:

– Да уж, твои родители будут в восторге.

Она снова вздохнула, но на этот раз с улыбкой:

– Признай, Кэдс, что я официально безнадежный случай. Ходячая и говорящая ошибка.

Голос ее звучал жизнерадостно – и улыбка была веселой, но я заметила, как дрожит поднесенная к лицу рука.

– А вот и нет.

– А вот и да.

Я не успела возразить снова: она посмотрела на часы и поморщилась.

– Мне, наверное, пора.

– А почему тебе не остаться, пока не рассветет? – предложила я. – Зачем одной идти по темноте.

– Да все будет хорошо, – отмахнулась она. – А тебе нужно отдохнуть, я и так не давала тебе спать.

– Если ты пойдешь одна домой, я все равно не засну от беспокойства, – возразила я.

Она посмотрела на меня с неизъяснимым выражением на лице. Я не могла понять, злится она или грустит, взбесили ее мои слова или обрадовали.

– Ладно, – сказала она наконец. – Но только если ты пообещаешь, что поспишь. Ты ведь заснешь, да?

– Я и так уже засыпаю, – сказала я, моргая.

Она слегка улыбнулась.

– Хорошо, я останусь до рассвета.

И это была добрая ложь.

27

Мое пробуждение было резким. Подсознание вырвало меня из объятий сна так внезапно, что несколько секунд я оглядывалась по сторонам, пытаясь вспомнить, где нахожусь, и одновременно понять, что меня разбудило. Меня пронзили две мысли одновременно, и я резко села в кровати. Невыносимая боль разлилась по телу, и я вскрикнула.

Во-первых, я поняла, что Сьюзан исчезла, хотя было еще темно. Во-вторых, я вспомнила кое-что из сна, что-то настолько страшное, что я от ужаса проснулась.

Я вспомнила, как несколько недель назад Сьюзан сказала, крутя в пальцах незажженную сигарету: «Я лучше умру, чем пойду в приют».

Вместе с этим воспоминанием мой пробужденный мозг подсунул мне другие обрывки нашей полночной беседы.

Я пришла попрощаться.

Может, это было бы лучше.

Она говорит: «Мне уже не поможет».

И потом последний ключ к разгадке, который я пропустила только из-за собственной глупости: ее ожерелье, лежащее на моем прикроватном столике. Ее самая любимая в мире вещь. Ее драгоценность. Она отдала ее мне.

Я запаниковала; у меня горели уши и кончики пальцев. Паника разливалась внутри плотной волной; казалось, она была существом, которое схватило меня и трясло. Секунду я не могла двинуться. Папа, подумала я. Пусть придет папа. Он пойдет и найдет ее, и все будет хорошо. Я потянулась к кнопке у кровати, потом остановилась. А что случится, если я ее нажму? Придет медсестра, и что я ей скажу? Моя подруга, впавшая в немилость, вроде как виноватая в моем нынешнем состоянии, пробралась в больницу и подарила мне ожерелье, и теперь я думаю, что она собирается покончить с собой? Звучит как полный бред. Каковы шансы, что медсестра и правда позовет отца? Нет, надо пойти и найти его самой. Я осмотрела темную комнату и увидела инвалидное кресло метрах в двух от кровати. Откинув одеяло, я взглянула на свою ногу. Ну, насколько может быть больно? Нога все еще была в форме ноги; наверняка мои кости как-то прикрепили одну к другой. А может, и просто гипса для этого достаточно.