Прекрасны лица спящих - [2]

Денек был, как сказано, тусклый, промозгло-влажный, сентябрьский, но багрец и золото кленов, каштанов и рябин в сквере по дороге и сорокалетних вдоль тротуара лип слабо светились сквозь всю эту хмурь, наподобие улыбки выплакавшегося наконец человека.

А что если и рискнуть ему, Чупахину? Не получится – эка беда! Мало у него не получалось разве?

Придумывали же себе люди с тоски кто Колобка, кто Буратино, а кто и Галатею какую-нибудь.

«Сожженные в предоперационных помывах руки...» А? Заметил же вот, успел в оглушении даже своем.

А вдруг да удастся? Вдруг повезет?!

Коли вот не дал бог старику со старухой внучека, раз-де не обнаружилось у стареющего папы Карло сынка.

* * *

Несчастный! О, не узнавай,

Кто ты.

Чупахин жил в Придольске четвертый месяц, один, никого не зная и, честно сказать, не сильно желая кого-то узнавать. Жил он – если разуметь средства к существованию – тем, что отщипывал понемножку от суммы-разницы, оставшейся после купли и продажи квартир.

После кончины отца, а затем и матери он обратил в у. е. трехкомнатную в родном Яминске, а здесь, на чужбине, через фирму приобрел однокомнатную (в центре).

Кое-как расставив и рассовав контейнерные вещи на новом месте, повел он, Чупахин, жизнь праздную, нерабочую, ленивую и малословную, утешая еще живую нечистую совесть тем, что отмеренный врачами «срок реабилитации» после стационара был во времени недозавершен.

Психотерапевт, в частности, советовал «поменьше заниматься самоанализом да самобичеванием», а искать вокруг позитив, обращать интерес на всякие целительные мелочи.

– С каждой травинки по росинке! – напутствовал он Чупахина в тихой и даже где-то задушевной манере.

Вот и гулял Чупахин по свежему, не искореженному воспоминаньями городу, старорусскому небольшому городочку, вот и поглядывал без торопливости на зеленые еще его дерева да птичек, а то и, вприщур, на придольских уцокивающих мимо дамочек.

Ходил он, понятно, и в библиотеку неподалеку, ночами или, наоборот, с утра включал родительский телевизор, а случись почуять в теле энтузиазм, свершал предрассветные оздоровительные пробежки, с удовольствием плавая затем в местной довольно значительной реке Доле.

О будущем думал безбоязненно: что будет, то и будет! Довольно, дескать, и забот дня сего. Подспудно ожидал, видимо, знака, толчка извне, сигнала, что ли, когда понадобится «проснуться», активизироваться и с присущей ему туповатой добросовестностью «взяться за дело».

И вот не этого ли рода вещь и случилась нынче-то у табачных ларьков?!

Дома он вымыл с мылом припахивающие бомжихой руки, переоделся и, подсев к телефону, впервые за придольскую подпольную жизнь произвел – пускай пока так – нечто наподобие выхода в свет, попытку приступания «к делу»: попробовал выяснить месторасположение городской станции скорой медицинской помощи.

Тем паче, что в глубине души не верил, что попытка может оказаться удачной.

* * *

Великолепно! Великолепно!

Княжеский двор. Великая пляска.

Лучший плясун выходит вперед.

Дверь с обозначеньем учреждения на табличке была заперта, и для попаданья в здание потребовалось идти сквозь пристроенный к нему гараж.

В гараже было просторно, мрачно и промозгло-сыро. Пахло влажным железом, бензином и гашеной известью из-за приоткрытой туалетной двери. У входа в тамбурок, ведущий к станции, урчал серенький, похожий на вчерашний РАФ, а слева, в глубине, над смотровою ямой желтел в полумгле кургузый нахохленный «уазик».

Людей в гараже не было, зато на первом этаже ходили по коридору женщины в белых халатах и мужчины в халатах и без, которые, не обращая на Чупахина ни малейшего внимания, останавливались вдвоем либо втроем, переговаривалисъ и смеялись, а на вопрос о начальстве небрежно махали рукой куда-то «туда», наверх.

Отыскав наконец на третьем этаже главный кабинет, Чупахин коротко постучал и, веселея от подзабытого волнения, ткнул тремя пальцами в черный новенький кожзаменитель.

– Можно? Я прошу прощения... э-э... разрешите?

Начиналась старая, навязшая в зубах игра. Полноватый, «солидный» и внушающий «серьез отношений» мужчина одних с Чупахиным лет, восседающий за столом, едва приметно кивнул в ответ, однако же ни взглядом, ни жестом не предлагая ему, как водится, «проходить», «присаживаться» и, как было бы еще лет десять назад, «минуточку обождать». Соединив внизу отяжелевшие руки, Чупахин стоял у двери.

– Тэк-с, – чакнула на рычаг трубка. По Чупахину без церемоний прошлись цопенькие ледяные глаза. – Ну что такое? Что у вас? Вы кто?

И, забывая о ненужном посетителе, занятой, загруженный руководящей работой человек ушел в себя, в вызванные, вероятно, телефонным разговором мысли.

– Я по трудоустройству, – сказал Чупахин, а затем, «сглотнув отвращенье», повременив, прибавил необходимые поясняющие слова.

Будущий (его), быть может, начальник оглядел его снизу вверх.

– Ну и? – побудил Чупахина, внезапно завершив разом и осмотр, и мысль.

Тот повторил про трудоустройство и, сокращенно, поясняющие слова.

– Уг-гум-м... – не без насмешки, но поощряюще, старшебратски молвил хозяин кабинета. – Поработать у нас желаете? Что ж, проходите, присаживайтесь... Похвально, похвально, молодой человек!