Прекрасное разнообразие - [94]

Уит поудобнее надел тапочки.

— И где мы должны его развеять? — спросил он шепотом, может быть сам того не желая.

— Возле Ускорителя в Стэнфорде, — ответил я. — Там, в горах, позади туннеля.

Уит посмотрел на меня задумчиво.

— Твою маму придется долго уговаривать, — сказал он.

— Предоставь это мне, — ответил я.

Из приемника вдруг вырвался поток человеческой речи. Я вздрогнул, испугавшись, что это отец отвечает нам с того света. Однако голос говорил что-то невнятное. Мы с Уитом наклонились поближе. Наконец стало ясно: это было полицейское радио. Диспетчер заверял выехавшего на патрулирование офицера, что к нему на помощь уже направлено вооруженное подкрепление. Потом последовала пауза, и другой голос сказал:

— Я не собираюсь здесь больше ждать.

В этом подслушанном разговоре как бы случайно сверкнула правда.

44

Следующим вечером я пригласил маму поужинать в ресторане. Она предчувствовала неприятный разговор и потому оделась построже: серая юбка, пурпурный шарф, волосы заколоты сзади в «улитку». Мы сели за столик, отделенный от соседних небольшими перегородками, и мама принялась изучать меню так тщательно, словно это контракт на покупку дома, который ей сегодня же предстояло подписать. Стены в зале были выложены мозаикой и цветными изразцами самых ярких средиземноморских расцветок. Я специально выбрал этот ресторан, чтобы у мамы на душе стало полегче, ведь ее всегда тянуло к Италии с ее терракотой и прочими милыми штучками. Однако я просчитался: в этом месте маму все раздражало, начиная с цен и самих блюд и заканчивая похожим на остров жирным пятном на фартуке официанта. Я сложил руки на столе, оперся о них подбородком и посмотрел на маму.

— Что ты делаешь? — спросила она, стараясь сдержать гнев.

— Мне кажется, тебе вообще не нравится бывать в ресторанах.

— Потому что они всегда что-нибудь сделают не так, — сказала она, глядя на свою «пасту-примаверу».

Я отпил немного вина. Чуть раньше, когда я заказывал это красное домашнее вино, мама посмотрела на меня так, как мог бы посмотреть никогда не пьющий мормон. Она намазала немного масла на булочку.

— Я хотел бы развеять прах отца возле Стэнфордского ускорителя, — произнес я наконец.

Мама держала вилку с намотанной на нее пастой на расстоянии дюйма от тарелки. В этот момент вся Вселенная сосредоточилась для меня в промежутке между этим кусочком теста и ее ртом. Я придвинулся чуть ближе к столу.

— Господи, да зачем? — изумилась она.

— Потому что он так пожелал.

Мама сложила салфетку, потом расправила ее.

— Он никогда не знал, чего хотел.

— Он не хотел, чтобы его прах хранили в доме, — сказал я. — Мне кажется, он вообще был не из тех, кто цепляется за прошлое.

Мама принялась за еду, чтобы выиграть время и подумать, а потом вдруг спросила:

— А кто сказал, что тут все решает его воля?

Я промолчал в замешательстве.

— Этот прах сохраняется в доме для меня, а не для него, — продолжала она.

Голос у нее был самым обычным, ничуть не извиняющимся. Она как бы утверждала свои права вдовы.

— Я нашел написанное им письмо, — сказал я и выложил его перед мамой, чувствуя себя немного шантажистом.

Она взяла бумагу двумя пальцами, развернула и стала читать, сохраняя гордое выражение лица. Однако пару раз у нее чуть дрогнул подбородок.

— Где ты это нашел? — спросила она наконец, не глядя на меня.

— У него в кабинете.

Она еще раз перечитала письмо, словно стараясь запомнить его наизусть.

— Почему же он не оставил его в своих бумагах?

— Наверное, постеснялся. Он ведь всегда говорил, что не верит в Бога, а здесь исповедуется ему, выворачивая душу наизнанку. Мама, это ненормально, что он смотрит на нас с каминной полки. Это надо прекратить. Его и при жизни не очень волновало происходящее в этом доме. И уж тем более не волнует сейчас.

Последние слова прозвучали гораздо резче, чем мне хотелось. Мама откинулась на спинку стула и сидела молча, видимо стараясь успокоиться. Подошел официант, чтобы подлить нам воды.

— Нам надо начать новую жизнь, — сказал я.

— Нет, — ответила она, кладя салфетку на стол. — Все не так. Новая жизнь уже началась для меня после его смерти.

— Послушай, мама, ты же закрыла доступ в гостиную, навесив на двери желтую ленту. Такими лентами ограждают место, где произошел несчастный случай.

— Только ты один не можешь смириться со случившимся.

Я крутил в руках стакан воды. Мама расправляла складки на скатерти. Я мысленно посчитал до десяти и сказал:

— Уит любит тебя.

Она поморщилась и объявила, глядя мне прямо в глаза:

— Чепуха!

— Любит и всегда любил. Я теперь понимаю, почему он все время крутился у нас, когда я был маленьким. Это не из-за дружбы с отцом, это из-за тебя. Почему ты его прямо не спросишь?

— Он наш друг. Он помогает мне управляться с домом. И потом, мне надо для кого-то готовить. И получается, что мы помогаем друг другу по взаимной договоренности.

— Он влюблен в тебя по уши.

Она мотнула головой:

— Глупости!

— Он там у себя в подвале беседует по радио с русскими и филиппинцами. Отжимается перед сном. У него вся жизнь — один сплошной холодный душ.

— Ну все, хватит!

— Ты просто не хочешь посмотреть правде в глаза. — Я посмотрел на ее руку, по-прежнему украшенную тонким золотым ободком обручального кольца. — Ты замужем за призраком! Он и при жизни почти все время был призраком, хотя и жил с нами. Но у него, по крайней мере, была своя жизнь, были цели!