Прекрасное разнообразие - [2]

Отец оттянул манжет и взглянул на часы. Я увидел его худое запястье и царапины на месте расчеса.

— Шоу сейчас начнется, — объявил он.

«Сейчас», как оказалось, означало целый час ожидания в холодной машине. Луна медленно, едва заметно, подбиралась к Солнцу. У нас не было ни крошки во рту с самой Миннесоты, и я бы охотно променял затмение на парочку печений «Фиг Ньютон». Но вот наконец темное полукружие Луны стало входить в нимб Солнца. Как будто кто-то откусил кусочек от края солнечного диска. Отец достал из бардачка специальные солнцезащитные очки. Мы нацепили их, и свет сразу изменился: на заснеженные поля легли глубокие синие тени; голые кроны кленов пронизали узкие пучки света. Все было покрыто пятнами.

— Свет становится непостоянным, потому что солнечные лучи проходят через зазубренный край Луны, — объяснил отец.

— Жалко, что мы не взяли с собой горячего шоколада, — сказал я.

Отец взялся за ручку двери со своей стороны, собираясь выходить.

— А можно, я тут останусь? — спросил я. — Мне и тут все эти штуки будет видно. И даже лучше, чем там, потому что ветер не будет дуть в глаза.

Отец ошеломленно уставился на меня. Огромные темные очки делали его какой-то карикатурой на слепого.

— Эти штуки? — переспросил он. — Ты что, думаешь, это фейерверки во дворе? Это небесное явление огромной важности. А ну, вылезай из машины!

Он открыл дверцу, вылез из машины и направился в сторону затмения. Я поплелся следом за его длинной неуклюжей фигурой. Мы тащились по снежному полю, причем он проваливался по колено, а я увязал чуть ли не по пояс. Во влажном воздухе чувствовался запах сосновой смолы. Отец шел вперед, задрав голову к небу.

— Это выглядит как прокаленное стекло, — сказал он, замедляя ход.

Я понятия не имел, как выглядит прокаленное стекло, но мне почему-то представилось, что оно очень светлое. Сквозь солнцезащитные очки все казалось немного плоским и коричневатым. Мы замерли. От Солнца осталась узкая полоска света, сиявшая над темным диском Луны. Мы моргали, глядя на нее. Потом полоска исчезла, и весь мир затопила тьма. Стоящие в ряд сосны превратились в смутный чернильный силуэт. Я слышал, как равномерно и глубоко дышит отец. Выражение лица у него было спокойное, как у молящегося во время службы.

Когда Луна полностью закрыла Солнце, сделалось темно почти так же, как ночью. Я держал руки в карманах, изо рта у меня шел пар. На небе появились яркие звезды, а огромные медленные облака совсем потемнели. Стоя под небом цвета пепла и глядя на холодную Луну, я чувствовал себя как при конце света.

Но вот затмение кончилось. Показалась светлая полоса, корона вокруг Луны стала размытой, и наконец хлынул свет — как будто кто-то поднял вуаль. Отец снял темные очки и, прищурившись, посмотрел на Солнце. Глаза у него были карие, цвета чая.

— Вот, значит, каким оно было, Натан, — сказал он.

— Что «оно»? — не понял я.

— Ну, твое озарение или вроде того.

Повисла долгая пауза.

Подождав некоторое время, я понял, что больше здесь, на снежном поле, ничего не произойдет, повернулся и поглядел на машину.

— Мы вступили в новый день, — сказал отец. — Давай-ка отметим это хорошим завтраком в каком-нибудь городке.

— Мы вчера не ужинали, — заметил я.

В моем голосе звучала обида, которую, казалось, усиливал поднимающийся ветер.

Отец хлопнул меня по плечу и засмеялся, пытаясь таким образом изобразить сочувствие. Затем он посерьезнел и сказал очень отчетливо, вглядываясь в белоснежное пространство:

— Это самый короткий день за всю историю. Поэтому позавтракаем на рассвете. Блинчики с обезжиренными сливками для нашего юного Коперника.

Он направился к машине, и я двинулся за ним. Мы залезли внутрь, и я сразу включил печку. Я дрожал и нарочно стучал зубами, показывая, как мне холодно. Это была форма выражения протеста и призыв поскорее дать мне пищу и кров. Отец, разумеется, ничего этого не замечал. Мы проехали несколько городков, где продавали вяленую оленину и свиные отбивные, но блинчиков нигде не было. В конце концов мы сдались, купили в деревенской лавочке пачку подсоленных галет и поехали домой. «Олдсмобиль-омега» катил по заснеженной пустыне, на которую опускались вечерние сумерки, а отец бубнил о свойствах света, о том, что такое вакуум и как в нем двигаются заряженные частицы. Способность материи появляться в пустоте, по всей видимости, внушала ему уверенность в том, что у меня рано или поздно проявится талант ученого.

Мы ехали мимо стоящих вдоль дороги деревянных домов и скрывающихся в лесах охотничьих домиков. Иногда я замечал расплывчатый огонек в окне и спрашивал себя: как живут тут эти люди? Что они делают в зимние холода? И интересно, что бы они сказали, если бы вдруг услышали ученый монолог, который произносит сейчас мой отец? Я пытался следить за его мыслью, но постоянно отвлекался: смотрел в окно на лес, разыскивая там огоньки в окнах и другие знаки нормальной жизни.

3

Наша семья — отец, мама и я — жила в старом викторианском доме в штате Висконсин. Мать выросла в этом доме, а после смерти тетушки он достался ей в наследство. Тетя воспитывала маму после того, как мои бабушка с дедушкой погибли при крушении поезда в Нью-Хэмпшире. Мама одевалась не как все — носила цветные шали и сережки с ляпис-лазурью, увлекалась нетрадиционной кухней, индийской например, но при всем том оставалась в душе типичной уроженкой Новой Англии. Комната ее была полна семейных реликвий: корзинок, привезенных на память об отдыхе на острове Нантакет, плетеных ковриков и пошитых амишами