Прекрасное и истина - [66]

[Это замечание следовало бы отнести не только к социалистическим, но и к феодальным отношениям в случае их доминирования в общественных процессах.]

поэтому в конечном итоге именно сила регулирует эти вопросы. Рассматривать богатства, как только они начинают использоваться для обеспечения и развития производства, иначе, чем в качестве общественных запасов, – это значит плохо понимать общественную жизнь. Следует признать, что безумное увлечение роскошью действительно приводит к проматыванию слишком большой части общественного достояния, и происходит это главным образом в результате проведения бесполезных работ. Но кто же не замечает, что свободное общественное мнение могло бы стать всесильным в своем противостоянии подобным злоупотреблениям, поскольку затраты на роскошь всегда осуществляются лишь ради создания общественного мнения. Трусливая снисходительность и даже софизмы, высказываемые по данному поводу так называемыми мыслителями, являются главным источником несправедливостей, которых можно было бы избежать. Однако эти злоупотребления будут продолжаться, пока мыслители сидят за столом у богачей. Воинственно настроенной власти вполне хватило такого рода поддержки со стороны чистых литераторов, и, если можно так сказать, официально организованное смешение двух властей, оставив в неведении всех, привело к тирании, предложенной под видом свободы и являющейся наиболее эффективной из всех, известных до настоящего времени ее типов. Одобрение действий властей, в котором они нуждаются, как в воздухе, будет иметь смысл только тогда, когда выработка доктрины станет делом, не имеющим к ним никакого отношения; в противном случае получится, что власть одобряет самое себя. Таким образом, благодаря приманке в виде бесполезной свободы действия оказывается утраченной свобода мысли. Отсюда следует неукоснительная и все еще не до конца осознаваемая обязанность мыслителя, достойного этого имени, жить вне связей с властью, не занимая каких-либо должностей и обеспечивая себя исключительно посредством помощи, оказываемой учениками. На протяжении всей своей жизни Огюст Конт являл собой благородный пример именно такого рода.

[См. об этом подробнее предпоследнее примечание к I разделу настоящей работы о Конте.]

Но столь возвышенная и лишенная любых щекочущих тщеславие прерогатив ситуация возникает не только в связи с мэтрами, если у тех хватает мужества принять ее; каждый человек, в той степени, в какой он является мыслителем и в какой он свободен от забот по управлению общественной деятельностью, должен стать свободным жрецом, живущим за собственный счет и сообразно своему положению (à son niveau). Женщины, старики и пролетарии суть естественные элементы этой грандиозной власти будущего, одобрение, поклонение, презрение или хула которой будут столь же значимы, что и меч.

X. Язык и культура

Ни один гениальный человек никогда не мог создать или хотя бы основательно преобразовать реально функционирующий язык. Это же утверждение верно и в отношении алгебры, которую можно было бы принять за творение отдельного индивида, но которая является результатом внутреннего сотрудничества неких людей, занимающихся расчетами (peuple des calculateurs), если можно так сказать, и никто из ученых не мог бы связать с ней свое имя. Таким образом, пример с языком позволяет ощутить значимость анонимного и даже продуманного социального действия и, следовательно, точнее оценить преемственность человеческого существования. Поскольку разум понемногу освобождается от религиозного чувства, постольку происходит саморазвитие современной мысли в ходе использования простонародного языка, имплицитно содержащего знания, организованные гораздо лучше, чем об этом обычно думают. О. Конту нравится использовать двусмысленности, всегда являющиеся неким предупреждением философу. Так, слово «сердце» одновременно обозначает «мужество» и «доброту». Слово «закон» соединяет в себе юридический и научный смыслы, демонстрируя тем самым всю историю этого понятия. Изобретенное не Контом слово «позитивный» уже принесло с собой образуемое его атрибутами богатство, которое оставалось лишь привести в порядок. Наконец, прекрасное выражение «гуманитарные науки» (Humanités), [Слово «Humanités» может быть также переведено как «классические науки».]

как и родство слов «культура» и «культ», озаряют своим светом настоящую работу и подводят к истолкованию языка как инструмента теоретического и практического совершенствования. В достаточной степени ясно, что все знаки языка первоначально выражали чувство и действие, всегда являвшиеся – в силу заразительности различных движений, чувств ужаса или надежды, стремления к бегству или к борьбе – одновременно и общими, и индивидуальными. Крик, по многим причинам, которые могут быть угаданы, взял верх над жестом, и это в наиболее развитых цивилизациях привело к тому, что визуально воспринимаемые знаки теперь обозначают звуки.

[Речь здесь в первую очередь идет, вероятно, о пиктографических – иероглифических – алфавитных знаках, обозначающих различные звуки. Однако в качестве подтверждающего высказанную мысль примера можно также вспомнить о хейрономии – древнем способе управления хором, в рамках которого использовались движения рук, пальцев, головы и мимика, что подменяло в том числе и отсутствовавшую в те времена возможность записи звуков. Хейроном показывал исполнителям не только темп, но и ритм, метр и даже направление движения мелодии. Постепенно, в связи с возникновением различных способов фиксации музыкального текста, передача последнего посредством движений полностью уступила место чтению текста, записанного специальными знаками (невмами), а затем – преимущественно нотами. Тем не менее современный дирижер, руководящий оркестром или хором, безусловно использует те или иные приемы, бывшие некогда в арсенале хейронома.]