Прекрасная вдова - [49]

Мы трогаемся в путь.

— Зачем вы так с ней, миледи?

Мэри с укором смотрит на меня. Ее великодушие кажется мне странным. Не иначе как эта святоша начала замаливать свои грехи с Бартоном. Ну да ладно. Такой она мне нравится больше, пусть ворчит. Лишь бы не плакала. Я рада, что Тируэлл позволил посадить Мэри к нам в экипаж. Мне не хотелось оставаться с ним наедине, ведь он решил бы воспользоваться своими правами в пути! По крайней мере мне удалось выиграть хоть немного времени.

Тируэлл достает книгу и принимается за чтение. Мэри коротает время за вышивкой. Я рада, что ей не пришло в голову штопать в дороге мои чулки или белье. Струйки дождя бегут по оконному стеклу. Мимо мелькают поля и деревья, пожелтевшие так неожиданно быстро. Я смотрю в окно и стараюсь не думать о том, как я несчастна. Вообще-то я плачу редко (вчерашние рыдания за компанию с Мэри не в счет). Вот и сейчас мои слезы ждут своего часа, как те кредиторы, что затаились у чьих-то парадных дверей.

Пусть я несчастна, зато еду в экипаже с хорошими рессорами, на сиденье, обитом бархатом и кожей, и наслаждаюсь роскошью и комфортом. Нет, это ужасно! Как грустно, что я так ошиблась в нем. Я любила его и верила в то, что он тоже любит меня. Вот дура! Я к сейчас испытываю те же чувства. Его последние слова, безусловно, больно ранили меня, и эта рана, кажется, не заживет долго. Не знаю, чувствовала бы я себя более или менее несчастной, если бы наша близость вознесла меня на вершины блаженства. Времени не хватило. Минут десяти точно не хватило. А так — ни количества, ни качества. Откровенно говоря, я не того ждала после его поцелуев. Они были многообещающими!

Мерзкий камень оставил на моем теле большой синяк. Синяк-то, конечно, скоро пройдет. Но вылечится ли мое бедное сердце, неизвестно. Хотя содержанке это, может, и ни к чему.

Мне жаль терять друзей. Никто из них не подаст руки падшей женщине. Отныне я ничего не буду знать о Филомене и ее ребенке, об Уилле, Томе и Фанни. Этой парочке следует пожениться как можно скорее, пока они не нашли повода снова поссориться.

Мы останавливаемся на постоялом дворе почтовой станции. Заметив герб на дверце экипажа, управляющий и слуги спешат нам навстречу и раскланиваются. Признаться, мне это нравится. Они и со мной должны быть вежливыми и предупредительными, ведь я сопровождаю герцога, и то, что я содержанка, у меня на лбу не написано.

Меня проводят в отдельную гостиную. Именно тут выясняется, что моей возможной беременности не суждено состояться. С одной стороны, это хорошо — несколько дней я не увижу герцога в своей спальне. С другой… У меня не будет ребенка от Конгриванса… Я знаю, что должна радоваться этому. Случись иначе, это было бы совершеннейшим ужасом и кошмаром! И все же слезы градом катятся по моим щекам.

Мэри не отходит от меня ни на шаг и выглядит не на шутку встревоженной.

— Я совсем не узнаю вас, миледи.

— У меня болит живот, — всхлипываю я. — Ступай принеси мне бутылку бренди.

Напьюсь и просплю весь оставшийся до Лондона путь. А что? Всю дорогу герцог был занят своей книгой, ни разу даже не взглянул на меня. Не скрою, я несколько уязвлена таким невниманием с его стороны. Он мог хотя бы пофлиртовать со мной! В конце концов, просто поговорить! Я могла бы что-нибудь узнать о его дурацких греческих статуях. Наверное, в будущем мне постоянно придется проявлять интерес к этой теме. Но что же в них такого интересного? У некоторых статуй даже нет рук, а что "касается мужских фигур, так там вообще смотреть особенно не на что.

Не буду думать о Конгривансе, у которого в отличие от греческих скульптур… Случись нам говорить о такого рода антиквариате, разговор бы вышел презабавный. Надо признаться, мы никогда ни о чем не говорили, всерьез. Это был чистой воды флирт — игра. Мы просто пытались соблазнить друг друга. Все самое интересное так и осталось невысказанным. Я практически ничего не узнала о нем. Почему же мне кажется, что я давно его знаю?

Он задумал соблазнить меня и сделал это мастерски. Хотел развеять свою скуку. Я все время вспоминаю нашу прогулку в лесу, его объятия. Довольно!

Я решительно протягиваю Мэри свой пустой бокал. Мэри фыркает и наполняет его.

— Ему вряд ли понравится, если вы будете пьяной.

— Мы ему не скажем.

— После того как выпьете, вы часто храпите, миледи.

— Ну и врушка же ты!

— Леди, вы уже готовы? Пора отправляться в путь.

Тируэлл стучит в дверь. Мы выходим из комнаты, и он, широко улыбаясь, галантно предлагает мне руку. Сегодня ночью он вряд ли будет улыбаться, когда узнает о моем недомогании. Я почти пьяна. Криво улыбаясь, я принимаю его руку.

От выпитого бренди и мягкого покачивания меня клонит в сон.

— Леди Элмхерст?

Я открываю глаза. Герцог склонился надо мной, он всего в нескольких дюймах.

— Мадам, мы приехали.

— Вы можете называть меня по имени. «Мадам» в нашей с вами ситуации звучит по меньшей мере странно.

— Хорошо, если вы настаиваете, я буду обращаться к вам «Кэролайн».

Теперь я ни на чем не могу настаивать. Я выхожу из экипажа. Мне нездоровится, болит голова. На улице еще довольно светло. Мы остановились возле весьма скромных, но кирпичных домов. В ближайшем из них двери открыты настежь. Мужчина в ливрее и женщина стоят на ступеньках.