Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии - [41]
Полакомившись, он пробежал через сквер и вышел навстречу буре, прижимаясь к стенам, — продолжить свое ночное наблюдение. Ибо Александр Владимирович, словно тень, следовал за молодым человеком из автобуса «Т», тем, кого Гортензия знала и любила под именем Морган, и тем самым, как мы теперь можем признаться (читатель, конечно, давно уже догадался об этом, ведь читатель гораздо умнее нашего редсовета, который потребовал этого идиотского разъяснения, — а что поделаешь?), кого Александр Владимирович видел в доме 53 и о ком, как показало расследование Арапеда, консьержка мадам Крош не имела ни малейшего понятия: то есть, по всей очевидности (но мы этого не утверждаем!), молодой человек самовольно занял пустующую квартиру.
Александр Владимирович шел за ним повсюду; довелось побывать и у Гортензии, где он насмотрелся на прелести нашей героини и неоднократно был бесстрастным свидетелем любовных игр, с его точки зрения, далеко не столь изысканных, как восхитительный танец рыжей кошечки Орсэллсов, которой он посвящал все свободное от слежки время. А следить за молодым человеком было необходимо: хотя Александр Владимирович во многом уже разобрался, решающего звена в цепи пока недоставало. Он знал, что, несмотря на бурю, а возможно, именно из-за бури, молодой человек сегодня ночью выйдет из дому, и чувствовал, что скоро совершит открытие, которое изменит все его будущее.
А буря вовсю бушевала над городом; под ударами ветра автомобили выписывали зигзаги, стараясь по возможности не сталкиваться друг с другом; автобус «Т» застрял на перекрестке, и одна миниатюрная старая дама в миниатюрном автомобильчике, едва доходившем автобусу до щиколотки, поносила его такими словами, что люди в автобусе вздрагивали от удивления, когда удавалось их расслышать, — свирепый ветер то и дело набивал рот воздухом, не давая переварить его и выдохнуть. А влюбленная пара, не обращая внимания на весь этот кавардак, увлеченно применяла на практике формулу, которую вы можете найти (под названием corkscrew movement[5]) в одном из томов «My Life and Loves»[6] Фрэнка Харриса — одной из любимейших книг Гортензии, когда ей было четырнадцать лет. Она добралась до нее, взломав «особый» ящик родительского книжного шкафа, и отдала ей предпочтение перед Крафт-Эбингом и Хавелоком Эллисом. И Фрейдом.
Александр Владимирович вздохнул, уселся в выжидающей позе, подобрав под себя лапы, и стал думать о другом.
Буря бушевала всю ночь. Между двумя натисками ветра пошел дождь. На город низверглись потоки воды, унося к переполненным водостокам всевозможный мусор и выполняя за городское управление большую часть непосильной работы по уборке собачьего дерьма, из-за которого наши улицы превратились в сплошную добрую примету.
Молодой кн… (досадная опечатка: мы хотели сказать «молодой человек»), как и предвидел Александр Владимирович, надолго ушел из дому этой ночью. Он надежно защитил себя от непогоды, надев непромокаемый плащ и клеенчатую шляпу. А вот Александр Владимирович, несмотря на свою осторожную походку и знание местности, все же промочил лапы; он от души пожелал, чтобы эта история поскорее закончилась. Молодой человек вернулся к себе (если можно так сказать) около трех часов ночи, как обычно, нагруженный чемоданами и свертками; вскоре он отправился к Гортензии, чтобы насладиться отдыхом (мы не говорим: праведным отдыхом).
Буря почти что исчерпала свои сюрпризы. Тучи, вернее, то, что от них еще осталось и было в состоянии двигаться, построились в когорты, центурии и легионы и ушли к востоку, постепенно освобождая небо и готовя нежную утреннюю зарю над опустошенным городом: на земле валялись ветки деревьев и каминные трубы; из прорванной канализации выливались мутные хлорированные потоки и смешивались с чистыми небесными водами; в общем масса работы для водопроводчиков и мусорщиков, а впоследствии и для армии, поскольку наводнения не заставят себя ждать.
Но в этот предрассветный час все было спокойным и безмятежным. Атмосферное давление и степень влажности воздуха резко изменились, горожанам стало легче, они обрели наконец долгожданный отдых и легли спать, заранее готовые к тому, что жизнь в городе придет в норму не сразу. Птицы снова появились на деревьях, напились из луж и защебетали среди свежей, вымытой листвы нечто похожее на мелодии Мессиана. Солнце, от страха спрятавшее голову под подушкой, уже собиралось потихоньку возвращаться. Водосточный желоб в сквере Отцов-Скоромников был забит землей и песком. Дождевые реки оставили после себя извилистые песчаные дюны и отмели, удивительно напоминавшие пересыхающее русло Луары, и ученые из университетской лаборатории внутренних вод, которым министерство урезало фонды, решили продолжить исследования здесь, поскольку воспроизведение явлений природы в натуральную величину было им уже не по карману.
