Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии - [15]

Реакция инспектора Блоньяра была крайне неблагоприятной, я понял это сразу. Вначале он ничего не ответил, просто дружелюбно и спокойно поглядел на меня, жуя один из своих знаменитых лакричных батончиков. Потом сказал:

— Нет, месье Морнасье! Только не Гроза Москательщиков!

Это был провал; я встал, собираясь выйти из кабинета, но, очевидно, выглядел таким пристыженным и жалким по сравнению с самоуверенностью (которую напустил на себя со страху, обычно я держусь очень скромно и сдержанно), проявленной в кабинете Шефа, что инспектор почувствовал нечто вроде угрызений совести и добавил:

— Послушайте, молодой человек, это трудное расследование, наверно, самое трудное за всю мою карьеру. Поймите меня правильно: я не хочу, чтобы мне наступали на пятки, я не могу так работать! Но у меня есть предложение: если у вас появится какая-нибудь мысль насчет этого дела, стоящая мысль, которая не пришла в голову мне, хотя бы одна-единственная, — заходите. Надумаете что-нибудь толковое — сможете следить за ходом расследования в целом. Это достойное предложение, правда?

Он пожал мне руку, и я вышел. Он был уверен, что я больше не появлюсь у него в кабинете; это чувствовалось по его рукопожатию, читалось в его взгляде. Он уже почти забыл обо мне; на какую-то секунду он пожалел меня, видя мое разочарование, зная, что я знакомый Шефа, а потом ему стало жалко, что он меня пожалел, и в последний момент он добавил условие, позволяющее окончательно меня устранить: «…которая не пришла в голову мне». И я очутился на улице, как часом раньше, а дела мои не продвинулись ни на шаг; хуже того, я был отброшен назад. Похоже, мой блестящий замысел лопнул, как мыльный пузырь.

Около года назад я начал работать в крупной ежедневной газете одного большого приморского города, а недавно стал сотрудником здешнего корпункта этой газеты. Я не собирался долго оставаться неприметным писакой и придумал себе двойной план: наблюдать за расследованием инспектора Блоньяра, в решающие моменты быть с ним рядом, и одновременно (я не солгал Шефу) писать роман, первый из серии романов, героем которых станет Блоньяр (или, точнее, вымышленный персонаж, во многом схожий с настоящим Блоньяром) и которые принесут мне славу и успех.

Таинственное дело Грозы Москательщиков, вызвавшее такое острое любопытство в обществе, казалось, давало мне долгожданный шанс, и я решил во что бы то ни стало добиться этой встречи, от которой зависело все мое будущее. Но меня ввел в заблуждение образ инспектора, созданный журналистами; я не знал, что в действительности интересы дела для него куда важнее, чем шумиха вокруг его имени, и вот все мои расчеты развеялись, как дым. Поначалу я впал в глубочайшее уныние. Но затем воспрянул духом. Еще не все потеряно: если у меня появится плодотворная мысль, о которой говорил инспектор, то я не только сотру позор поражения, но и получу прекрасную возможность осуществить свои планы. Завоевать уважение Блоньяра — вот единственный способ сблизиться с ним, заставить разговориться и открыть секрет его метода, благодаря которому он стал самым удивительным сыщиком нашего столетия! Я лихорадочно принялся за работу.

Мне пришла в голову одна мысль (вы знаете, какая), и я не сомневался, что она стоящая (вначале ее подсказал мне внутренний голос, затем я получил подтверждение извне: сбылось мое предвидение о тридцать шестом налете), но не знал, достаточно ли она хороша, чтобы Блоньяр зауважал меня и согласился терпеть мое присутствие. Его приход в «Гудула-бар» доказывал, что та же мысль пришла в голову и ему; а ведь мне нужно было нечто большее, чем просто стоящая мысль, — нечто, ускользнувшее от его внимания. И я не был уверен, что располагаю этим, хотя была одна мыслишка, о которой я вам еще не говорил. А время поджимало: если я не ошибался, преступник дошел до конца своей дьявольской спирали и мог исчезнуть без следа. Инспектор Блоньяр с напарником сели за столик в дальнем конце зала. Я встал и направился к ним.

— Инспектор…

Он взглянул на меня, и я понял, что верно уловил смысл сделанного мне предложения, ибо он меня не узнал. Инспектор Блоньяр обладал невероятной, феноменальной, непогрешимой памятью, то есть напрочь забывал все, что не относилось к его расследованиям, что не могло помочь ему найти преступника. Раз он забыл меня, значит, решил, что мне не по силам откопать нечто полезное для него и ускользнувшее от его внимания.

— Инспектор, вы, очевидно, не помните меня, я заходил к вам полгода назад и просил разрешения наблюдать за расследованием дела Грозы Москательщиков, а вы тогда сказали: приходите, когда у вас будет стоящая мысль, которая не пришла в голову мне. Я перед вами, и, по-моему, у меня есть то, что вам надо.

Инспектор Блоньяр снова взглянул на меня.

— Садитесь, я вас слушаю, — сказал он просто.

Я сел и очень быстро рассказал ему все: о спирали, о движении к центру, о предвидении тридцать шестого налета, о неизменном количестве кастрюль, о доме 53 по улице Вольных Граждан. И тут я остановился; это была только первая часть моей игры, не мог же я всерьез предполагать, будто великий Блоньяр не заметил или не вычислил чего-либо из обнаруженного мною. Он выслушал меня молча, не переставая жевать свой лакричный батончик, с рассеянным, сонным видом. Когда я остановился, он взглянул на меня с некоторым уважением (если мне не показалось), но сказал только: