Прекрасная Габриэль - [235]

Эсперанс встал и взял за руку молодую женщину.

— Я думаю, — сказал он с усилием, — что мы не поняли друг друга.

— Как?..

— Вы хотите, Габриэль, во-первых, самого сильного выражения моей признательности… Оно было вам дано так живо и так горячо, как только я мог вырвать его из моего сердца. Вы хотели бы также видеть меня радостным и торжествующим. Но почему? потому что вы делаете мне жертву, не правда ли? Но эту жертву я не хочу принять.

— Вы не принимаете? Вы хотите, чтобы я вышла за короля?

— Да.

— Но ведь это наша вечная разлука, Эсперанс, подумайте!

— Знаю.

— Любовница короля могла бросить взгляд на человека достойного быть любимым. Гордясь тем, что остается невинной и чистой, она могла отдать свое сердце этой любви; она хотела позволить ей овладеть всеми ее мыслями, всей ее жизнью; но жена короля, Эсперанс, но королева… О! Королева любить не может, даже в самой глубочайшей тени ее сердца!

— Это правда, — прошептал он задыхающимся голосом.

— И вы желаете, — вскричала она, — не быть более любимым мной! Вы можете обойтись без моей любви! — прибавила она таким раздирающим голосом, что последние фибры несчастного молодого человека задрожали.

— Я остановил мой взор на женщине, которую любил король и которая когда-нибудь могла сделаться свободной, — отвечал Эсперанс с благородством непоколебимой решимости. — Я мог жить единственной этой страстью, этим безумием. Но осмелиться обратить эти жгучие желания, эту преступную надежду к королеве!.. О, никогда, Габриэль! это невозможно!

— Вот почему я не буду французской королевой, — сказала она, сжимая его в своих объятиях, — и вот почему сейчас я вам сказала, что я свободна!

Говоря таким образом, она сжимала его со всем пылом своего сердца. Глаза его зажгись мрачным огнем; он взял нежные руки, скрестившиеся на его плече, сжал их в своих дрожащих пальцах и пылким, непреодолимым голосом сказал:

— Надо быть королевой; ваша честь зависит от того, ваш сын требует этого! Он когда-нибудь может потребовать от вас отчета в том, чего лишило его ваше ложное великодушие, ведь у вас есть сын, Габриэль, не будем стараться забыть об этом. Король обожает его. Неужели вы отнимете сына у этого бедного государя? Неужели вы лишите этого сына такого знаменитого отца? О! вы не знаете, сколько страдают дети, которые не находят чести в своей колыбели… А я это знаю. Мать моя из глубины своей могилы напрасно бросает мне сокровища, я предпочел бы одну из ее улыбок. Ее поцелуй не благословил меня, вот почему мне никогда не будет удачи на этом свете. Какой рукой будет для вас печаль этого ребенка, который станет упрекать вас за разрыв с королем, когда вам можно было сохранить для него отца и приобрести корону! И я допущу до этой несправедливости! Я заставлю вас остаться в неизвестности, когда Господь создал вас столь прекрасной и столь совершенной, для того чтобы вы сидели на первом престоле в свете! Человек, которого вы удостоили полюбить, не будет низким эгоистом, и если бы я осмелился скрыть эту королеву в своем убежище и думал о славе, которая ждала ее без меня, я умер бы от стыда, как вор умирает с голода в пещере на драгоценностях, украденных из королевской короны. О, как должен я любить вас, Габриэль, чтобы вырвать у себя сердце, говоря таким образом! Будьте королевой и продолжайте уважать меня наравне с вашим знаменитым супругом, потому что если он предложил вам свой трон, то это я привел вас к нему за руку, это я сохранил для вас сына, и каждый раз, как вы будете смотреть на этого ребенка, каждый раз, как отец будет его ласкать, вы с гордостью будете думать о вашей любви ко мне, вы почувствуете себя вправе сожалеть обо мне и любить меня всегда!

Она не отвечала, руки ее томно опустились, сила оставила эту очаровательную головку, которая наклонилась, как надломленный цветок.

— Да, сын мой принадлежит королю, — сказала она потом с горестным вздохом, — но, Эсперанс, разве таким образом следует расставаться? Эсперанс, я вас люблю, как никогда не любил никто!

— Как я счастлив! — сказал задыхающимся голосом неустрашимый молодой человек.

— Эсперанс, — продолжала Габриэль с глазами, утопавшими в слезах, и ломая свои прекрасные руки, — если б я была добрее к вам, если б с большим мужеством и с меньшим эгоизмом я, отдавшись вам, установила между нами вечную связь, вы не сказали бы мне сегодня: расстанемтесь! будьте королевой! Но я играла вашей страстью. Я сплела цепь, которая ранила только вас, сдерживала только вас… а я, имевшая все счастье, становлюсь теперь свободна! Это невозможно, Эсперанс, вы обвинили бы меня, прокляли, вы перестали бы меня любить! О, ради бога, поменьше уважения, поменьше чести… но побольше вашей любви!

— Габриэль, пока мое сердце будет биться, пока глаза мои будут видеть свет, пока в моем уме будет в состоянии зародиться мысль, я буду вас любить. Это условие моей жизни, как моя кровь, как мое дыхание. Имейте мужество — расстанемся!

— Никогда! никогда!

— Наша любовь, моя Габриэль, не будет походить на любовь обыкновенную, составленную из радостей и восторгов. Счастье слишком пошло; Господь сохранял для нас более благородное, более избранное наслаждение — наслаждение мучений, слез и вечных сожалений! О, Габриэль! мои страдания только начинаются; но, клянусь вам, ничего, даже смерть, не заставят меня объявить, что ваша любовь не составляет для меня высокого блаженства. Габриэль, прощай! Я люблю тебя безумно, прощай! Ты дала мне лучшие дни в моей жизни!