Прекрасная Габриэль - [233]

Таково было пламя, пожиравшее сердце и жилы Эсперанса, что он приехал, сам того не подозревая, в Буживаль. Он оставил лошадь в кустарнике, в трехстах шагах от дома, и чтобы дойти до дома Габриэль пешком, выбрал самую темную сторону дороги, и его пылкие глаза отыскивали окно дома, это окно, которое Грациенна должна была открыть, чтобы подстеречь его приход и ввести в дом, не разбудив собак и немногих служителей в доме д’Эстре.

Когда Габриэль уговаривалась в Монсо с Эсперансом, она думала было назначить свидание на мельнице. Там они были бы свободны и одни; но ее деликатность вызывала слишком много воспоминаний. На мельницу приезжал когда-то Генрих, и герцогиня де Бофор не хотела вызывать ни одного отголоска, знакомого Габриэль той невинной эпохи.

Впрочем, что могло быть безопаснее дома? Герцогиня находилась без свиты в этом доме среди преданных служителей и была уверена, что король не нарушит ее убежища. Эсперансу незачем было скрываться, он мог удалиться рано. Те, которые даже увидят, как он войдет, не будут иметь никакого подозрения о поступке, сделанном без таинственности, потому что, иначе, любовник мог бы войти в калитку, которая выходила в лес.

Грациенна ждала у окна и пошла отворить дверь Эсперансу. Ничто не показывало зорким глазам молодого человека присутствия шпиона, следы которого он чувствовал столько раз.

Огромная телега с сеном, которое косцы не успели свалить в ригу, загораживала ворота. Эта рига закрывала дорогу, как оградная стена, землю, принадлежащую фамилии д’Эстре: она примыкала к флигелю замка, так что эта рига, флигель и замок составляли с забором четырехугольник, заключавший в себе двор и все службы.

Грациенна проводила Эсперанса за телегу, загораживавшую ворота, и через ригу в флигель, где он нашел Габриэль, задумчивую и не так обрадованную, как он надеялся, в кресле перед открытым окном. Он надеялся, что она встанет, подбежит к нему и протянет руки. Она повернула к нему бледное лицо и медленно протянула ему свою дрожащую руку, которую он схватил, чтобы поцеловать, удивляясь, что она так холодна. Грациенна ушла, затворив за собой дверь. Эсперанс стал на колени возле кресла, лоб его коснулся груди Габриэль и он чувствовал, как бьется ее сердце с неправильностью ужаса или горести.

— Габриэль, — сказал он, — это не волнение любви. Ваши глаза влажны, я вижу следы слез на ваших щеках.

— Я в самом деле плакала, — отвечала она.

— Вы страдали… может быть, из-за меня?

— Да, Эсперанс, из-за вас.

Он взял обе руки, но когда подносил их к своим губам со страстным движением, Габриэль отдернула их и закрыла себе лицо, которое в одно мгновение было омочено слезами.

— Боже мой! Что с вами? — вскричал молодой человек. — А я ехал сюда с веселой душой, с пением на губах, а я во всю дорогу благодарил Бога за обещанное счастье!

— Бедный Эсперанс! — прошептала Габриэль.

Он приподнялся, внимательнее посмотрел на нее и сел возле нее, стараясь успокоиться, чтобы лучше видеть и лучше понять.

— Если вы сожалеете только обо мне, — сказал он, — тем лучше, я буду еще слишком счастлив. Объясните мне причину сострадания, которое я вам внушаю.

— В самом деле, — отвечала она, устремив на него такой нежный взгляд, что он вздрогнул от любви, — я не заслуживаю столько доброты, я так малодушна, что плачу, что огорчаю вас, когда мне следовало бы радоваться и просить вас поздравить меня.

— Я вас не понимаю, Габриэль.

— Прежде всего, я отру эти малодушные слезы. Простите их слишком слабому существу. Да, я хочу придать твердость моему взгляду, моему голосу, я хочу порадовать ваше сердце и вложить мужество в мое, передав вам достойным образом известие, которое я должна вам сообщить.

— Известие…

— Которое наверняка обрадует вас и которому я сама должна радоваться. Повторяю, я была малодушна. Да, Эсперанс, да, друг верный, друг любимый, приятное известие! Таким образом мне следовало начать. Я сделаюсь свободной и буду вполне принадлежать вам, мой Эсперанс!

— Свободна?.. Вполне принадлежать мне? — вскричал он с таким чистым восторгом, что его красота сделалась лучезарной. — Правду ли вы говорите, Габриэль? Возможно ли это?

— Да, — отвечала она, улыбаясь сквозь слезы.

— Безумец, — сказал он глухим голосом, — она плачет, а я верю словам, которые опровергает ее горесть! Как вы можете быть свободны, Габриэль, — я этого не вижу. Свободна и счастлива! Поймем хорошенько друг друга.

Габриэль молчала с минуту, как будто старалась собрать свои мысли и прогнать тучи, которые покрывали ее лоб. Борьба этой нежной души с неизвестным страданием возбудила гнев Эсперанса, который прибавил:

— Вы знаете, что ваше волнение раздирает мне сердце… Говорите, умоляю вас; нет несчастья, которого не представило бы себе мое воображение вместо того мнимого приятного известия, которое вы сообщаете мне со слезами, со вздохами и рыданиями.

Комната, в которой находились любовники, освещалась маленькой лампой, бледный свет которой дребезжал от ветра с реки. В открытое окно виднелись летучие мыши, которые не смели влететь в окно и стукались в стекло.

— Вы должны выслушать меня с большим спокойствием, милый Эсперанс, — сказала наконец Габриэль, — потому что никогда, вы сами в этом признаетесь сейчас, нам не было до такой степени нужно наше присутствие духа; потому что если я сообщила вам, что я сделаюсь свободна, то эта счастливая свобода будет стоить нескольких усилий, нескольких пожертвований для одного из нас, а может быть, и для обоих. Будьте терпеливы, выслушайте меня.