Прекрасная дикарка - [131]

Все кругом было пропитано водой – то ли дождем, то ли росой, то ли остатками паводка. Все, чего он касался, было тяжелое, промокшее и гнилое. И на сердце у него было примерно так же. Ничего из этого поджечь все равно не удастся.

Однако за мавзолеем при свете фонарика обнаружился штабель старых оградных столбиков. Они тоже были все мокрые, но когда Малкольм с трудом сломал один об коленку, внутри тот оказался вполне сухим. Значит, здесь можно будет набрать хоть сколько-нибудь растопки, да и записи Боннвиля у них еще оставались – целых пять томов, шутка ли.

– Даже не думай об этом, – сказала Аста, в виде лемура сидевшая у него на плече, широко раскрыв круглые глаза.

– Зато они хорошо горят.

Впрочем, он знал, что все равно этого не сделает, в каком бы отчаянном положении они ни оказались.

Малкольм подхватил с полдюжины столбиков и перетащил к крыльцу мавзолея. И тут ему в голову пришла внезапная мысль. Он посветил фонариком на двери: те были заперты на висячий замок.

– Что думаешь? – спросил он. – Сухое дерево как-никак…

– Думаю, что раз они мертвые, то вреда нам не причинят, – ответила Аста.

Замок с виду был не слишком крепким. Оказалось совсем не трудно просунуть за него столбик и нажать посильнее. Дужка лопнула, замок отвалился. Один толчок – и двери распахнулись внутрь.

Малкольм осторожно заглянул в склеп. Там пахло древностью, сухой гнилью и сыростью – но и только. В слабом, мигающем свете фонарика они увидели ряды полок с аккуратно расставленными на них гробами – из идеально сухого дерева, как обнаружил Малкольм, коснувшись одного из них.

– Простите, – шепнул мальчик его обитателю, – но мне нужен ваш гроб. Вам потом дадут другой, не волнуйтесь.

Крышка была привинчена, но винты оказались медные, а потому не проржавевшие, и, к тому же, у Малкольма имелся нож. Всего через несколько минут крышка была снята и разломана на длинные дощечки. Скелет, обнаружившийся внутри, особого беспокойства не причинил: во-первых, Малкольм ожидал его увидеть, а, во-вторых, успел в последнее время повидать и кое-что похуже. Видимо, когда-то это была леди, подумал он: вокруг ее шеи… ну, того места, где когда-то была плоть… красовалось золотое ожерелье, а на двух костяных пальцах – золотые кольца.

Поразмыслив, Малкольм осторожно снял их и засунул под ветхий бархатный покров, на котором лежал скелет.

– Это чтобы не потерялись, – объяснил он. – Извините за крышку, мэм, мне правда очень неудобно, но она нам позарез нужна.

Он прислонил остатки крышки к каменной полке и разломал их несколькими ударами ноги. Дерево было такое же сухое, как эта древняя дама, и превосходно годилось для растопки.

Закрыв мавзолей, Малкольм повесил на место сломанный замок – так, чтобы на первый взгляд все было как раньше. Обернувшись к каноэ, он помигал фонариком, чтобы показать Элис, где находится, и тут увидел тень.

Она имела была похожа на человека. Малкольм видел ее всего мгновение, прежде чем она снова исчезла, но он сразу же понял: никакая это не тень, а Боннвиль собственной персоной. И он ползал у самой лодки. Он самый, больше некому. Малкольма как ледяной водой окатило. Потрясение было страшным, а вслед за ним навалилась беспомощность: ведь теперь Боннвиль мог выскочить откуда угодно.

– Ты видела… – прошептал он и осекся.

– Да, – ответила Аста.

Они кинулись через усеянную могилами поляну. Малкольм дважды упал, разбил коленку; Аста неслась рядом в облике кошки, помогая, подгоняя, зорко глядя по сторонам.

Элис пела детскую песенку. Услыхав, как он пыхтит и спотыкается, она умолкла и позвала:

– Мал?

– Да… это я…

Он поводил по тенту уже совсем ослабевшим лучом фонарика, а потом, насколько хватало батарейки, осветил темные тисы, мокрые ветки, размокшую землю.

Разумеется, никакой тени и никакого Боннвиля.

– Ты нашел хворост? – подала голос Элис из каноэ.

– Да, немного. Но, может, нам и хватит.

Голос у него заметно дрожал, но поделать с этим Малкольм все равно ничего не мог.

– Что случилось? – спросила Элис, приподнимая полог. – Ты что-то видел?

Она сразу перепугалась, сразу поняла, что он мог увидеть, и от Малкольма это не укрылось.

– Нет. Я просто ошибся, – быстро сказал он.

Он снова огляделся по сторонам – это потребовало большой храбрости: тень… Боннвиль мог прятаться во тьме под любым деревом, за любой из четырех колонн у входа в мавзолей, за любым памятником на кладбище. Но где же его гиена-деймон? Нет, наверное, ему все-таки привиделось. Нельзя же вот так взять и уплыть отсюда: это единственная встретившаяся им по дороге земля, и уже темно, а где-то там, по реке, рыщет катер ДСК, и Лире нужны тепло и еда. Малкольм глубоко вдохнул и постарался перестать трястись.

– Я разведу огонь здесь, – сказал он.

Ножом он наколол немного щепы от доски и разложил костерок прямо на траве. Сил ему хватило только на это. К счастью, огонь мгновенно занялся, и вскоре одна из их последних бутылочек чистой воды уже закипала, перелитая в кастрюлю.

Малкольм старался не поднимать глаз от костра. От весело подмигивающего огонька окрестная тьма сделалась еще темнее… Тени кругом заплясали.

Лира рыдала, не умолкая, тихо, горестно, будто кого-то оплакивала. Когда Элис ее раздела, малышка так и осталась бессильно лежать, даже не пытаясь пошевелиться. Аста и Бен попробовали утешить Пантелеймона, но он вырвался и кинулся к крошечному бледному существу, которое только и могло сейчас, что плакать и плакать.