Прекрасная дикарка - [129]

– А мне эта ведьма понравилась, – сказал Малкольм. – Наверное, мы больше никогда ее не увидим. У нее были лук и стрелы, ты заметила?

– Она сказала, что нашла то, что искала. Как по-твоему, она имела в виду нас?

– Да ты что! С чего бы это она отправилась за нами в такой далекий путь? Нет. Наверняка у нее есть дела поважнее. Она ведь королева. Жаль, что она так быстро улетела. Можно было бы поспрашивать у нее про всякое.

Они еще немного посидели, и, наконец, глаза у Малкольма начали понемногу закрываться. Вокруг было тихо-тихо, весь мир покойно дремал, и Малкольм понял: несмотря на то, что они с Астой сказали друг другу насчет усталости, он на самом деле устал, как никогда, и хотел только одного – лечь и забыться.

– Давай лучше залезем в лодку, – предложила Аста.

Они забрались в каноэ, убедились еще раз, что Элис и Лира устроились удобно и безопасно, и тотчас погрузились в сон.

Ночью Малкольму снова приснились дикие псы – его свирепая стая. Морды у них были в крови, уши рваные, бока покрыты шрамами; у многих не хватало зубов. Глаза их бешено горели, из пасти капала слюна. С воем и лаем они носились вокруг Малкольма кругами, и накатывали волнами, и прыгали, чтобы лизнуть его в лицо, и тыкались головами в ладони, и терлись об ноги, и покорно склоняли головы перед Астой, принявшей в этом сне обличье кошки… Огромный, мятущийся клубок собачьего неистовства – и он, Малкольм, его сердце и средоточие. И, как и в прошлый раз, он не чувствовал страха. Не чувствовал ничего, кроме звериной радости, – ничего, кроме восторга, который длился и длился без конца.

Глава 24. Мавзолей

Они были усталые, голодные, замерзшие, грязные, и вдобавок за ними по пятам следовала тень. Небо затянули тяжелые тучи. Весь следующий день Малкольм греб через бескрайний серый водный простор. Лира беспокойно плакала. Элис равнодушно лежала в носовой части лодки. Завидев верхушку холма или крышу, поднимающуюся над водой, Малкольм приставал, швартовался, разводил огонь, и кто-нибудь из них занимался Лирой. Подчас Малкольм уже не понимал, он это делает или Элис.

Но куда бы они ни плыли, что-то следовало за ними, позади, за краем поля зрения, – мерцало, исчезало и появлялось снова, стоило им только отвести глаза. Они оба видели его и только об этом и говорили, но как следует разглядеть не могли.

– Если бы сейчас была ночь, – сказал Малкольм, – я бы подумал, что это какой-нибудь вурдалак.

– А вот и нет. То есть, сейчас ведь не ночь.

– Надеюсь, когда стемнеет, оно куда-нибудь денется.

– Ну, спасибо тебе большое. Заткнись уже. Я не хотела об этом думать, а тут ты…

Это была прежняя Элис, та, первая – презрительная и суровая. Малкольм уже надеялся, что она пропала навсегда, но вот вам, пожалуйста: смотрит волком и усмехается. А он как назло уже не мог смотреть на нее без этого антарного напряжения во всем теле, которого он почти не понимал, одновременно наслаждаясь им и страшась. Он даже с Астой поговорить об этом не мог, потому что в каноэ было слишком мало места. К тому же, он чувствовал, что и его деймон тоже в плену у этого наваждения… что бы оно ни значило.

Они спускались вместе с паводком к Лондону, и пейзаж кругом постепенно менялся. Появились картины опустошения: остовы домов с сорванными крышами; одежда и мебель валяются кругом или, еще того хуже, запутались в ветвях кустов и деревьев. Сами деревья стояли с обломанными ветками, а иногда и без коры, голые, мертвые под бесприютным серым небом. Звонница часовни лежала, простершись во всю длину на размокшей земле, а рядом – огромные бронзовые колокола, разбросанные в беспорядке, забитые листвой и грязью.

И все это время, не показываясь на глаза, но и не давая о себе забыть, за ними скользила тень.

Малкольм пытался поймать ее, резко поворачиваясь то влево, то вправо, но видел только стремительное движение, свидетельствовавшее, что мгновение назад здесь что-то было. Аста все время смотрела назад, но и у нее выходило то же самое: куда бы ни падал ее взгляд, что-то успевало исчезнуть оттуда ровно секундой раньше.

– Все бы хорошо, если бы оно было дружелюбное, – ворчал Малкольм.

Но вот чем-чем, а дружелюбным оно не казалось. Скорее уж, охотилось на них.

Элис сидела на носу, лицом против хода каноэ, и ей было виднее, что происходит в фарватере. Не считая той неуловимой тени, попадались другие поводы для беспокойства.

– Это они? – в который раз вскрикнула она. – ДСК? Это их катер?

Малкольм попробовал оглянуться и посмотреть, но уже так задеревенел от непрерывной гребли, что поворачиваться было больно. К тому же, тяжелая серость неба и темная седина вспененной ветром воды не позволяли почти ничего разглядеть. Один раз ему показалось, что он различает цвета ДСК – темно-синий и охряной, так что Аста даже превратилась в волчонка и непроизвольно взвыла, но неприятельский катер – если это, конечно, был он – вскоре растворился во мгле.

Во второй половине дня тучи почернели, и издалека донесся рокот грома. Казалось, собирается дождь.

– Нам лучше пристать в первом же подходящем месте и натянуть тент, – сказал Малкольм.

– Да, – устало отозвалась Элис и тут же встревоженно вскрикнула: – Гляди! Снова они.