Предыстория беларусов с древнейших времен до XIІI века. - [190]

Истоки такого отношения, с одной стороны, берут начало от популярных в эпоху Просвещения колониально-миграционных теорий, в которых миссионеры христианской веры и паладины новоевропейской цивилизации всегда выступали в качестве носителей высшей культуры, а с другой стороны, в «западнорусской» историографии, с ее противопоставлением «святой», «культурной», славянской Руси и «языческой», «дикой», балтской Литвы.

Похожая «этногенетическая война» происходила во Франции в XVII–XIX веках, когда шла борьба между сторонниками кельтской (галльской) и германской (франкской) идентичности французов. Согласно последним, преобладание германского элемента имело расовое объяснение: длинноголовые германцы-франки восторжествовали над короткоголовыми кельтами и стали основателями французских аристократических родов. Галломаны же утверждали, что кельты имели культурный перевес, были наследниками римского этоса и превосходили воинственных пришельцев творческим потенциалом. Позже выяснилось, что длинноголовый элемент присутствовал в обеих этнических группах и что каждая из них имела собственную самобытную культурную традицию. Произошло примирение, но победила, что вполне естественно, автохтонная галльско-кельтская линия. Именно поэтому символ Парижа — галльский петух, а кельтские «герои» Астерикс и Абеликс — популярные персонажи массовой культуры — борются с Цезарем, благодаря которому, между прочим, французский язык известен сегодня как романский.

В Беларуси ситуация кардинально отличается: «славянские мигранты» имеют исключительно положительный «имидж», и даже некоторые специалисты полагают, что Миндовг, Гедемин, Витовт да и другие литовские князья разговаривали не иначе как только по-беларуски!

Отсутствие осознанной преемственности с древнейшими обитателями края проистекает от абсолютизации языкового критерия как этнического идентификатора и формирования искаженной перспективы самосознания. Язык, бесспорно, может быть основным этническим показателем, однако, как верно отмечают В. Алексеев и Ю. Бромлей, «языковая принадлежность и происхождение народа — явления далеко не идентичные».

Примеры из истории, когда этническое тождество не совпадает с языковой типологией — не единичны, так же как и случаи возрождения в иноязычном окружении культурных традиций, которые, казалось бы, навсегда исчезли вследствие ассимиляции их носителей. Напомним шотландцев, уэльсцев, ирландцев, бретонцев, которые так и не стали германцами или романцами, хотя утратили едва ли не полностью свои кельтские наречия, или тех же французов, которые происходят от романизированых галлов и даже получили свое название от немногочисленных германских завоевателей — франков, но тем не менее обращаются прежде всего к своим галльско-кельтским истокам. Романоязычные румыны гордятся своим дакско-фракийским происхождением. Хорваты и словенцы считают себя потомками иллирийцев и ощущают себя более связанными с неславянами Центральной Европы, чем с сербами, македонцами или болгарами.

9. Выводы

Бесспорно, научный термин «балты» — достаточно условный и в первую очередь применим к балтофонам, то есть теперешним и историческим летувисам, латышам, историческим ятвягам, пруссам и т. д. В такой перспективе формула «беларусы — славяноязычные балты» действительно выглядит парадоксально. Но не более парадоксально, чем приложение научного термина «кельты» к англоязычному населению Шотландии и Ирландии. А вот франкоязычных арабов Алжира в отдельный романский этнос никто никогда не выделит.

Термин «балты», как и всякое название класса (в логическом смысле), — это конвенциональный, произвольно избранный условный знак — в духе Фердинанда де Соссюра. Но не более конвенциональный, чем термины «германцы», «кельты», «италийцы», «славяне» и им подобные.

Мы могли бы с таким же успехом назвать нашу модель автохтонной северофракийской, указав, естественно, на особые древние изоглоссные отношения балтских и дако-фракийских языков. Например, на то, что само слово Thrakia (Фракия) может объясняться в связке с летувисским «trakas» (прогалина, поляна, подлесок, просека) (сравн. летув. Trakai и бел. Трацылава — железнодорожная станция близ Толочина, Тракишки в Браславском районе, Тракели, Тракеники на Гродненщине, фамилии Трацэнка, Трацэўскі, диалектное «трачынне» в значения «опилки» и т. д.).

Или на то, что слово Pannonia может идти в связке с прусским pannean «болото» и беларуским «панеўка» (прорубь, топкое место в реке), a Pelso (Балатон) — в связке с нашей Пелясой, и (согласно одной из предложенных этимологий) также с нашим Полесьем… А потом напомнили бы о дреговичах-болотниках (сравни с летув. dregnas, латыш, dregns «влажный») и балканских другувитов…

Могли бы. Только это существенно не повлияет на главные слагаемые предложенной модели. А они таковы:

1) согласно имеющимся сегодня сведениям разных наук исконными обитателями, то есть автохтонами нашего края были балтоязычные племена;

2) консервативность антропологическо-генетического облика беларусов не позволяет принять теорию о массовой славянской миграции на территорию будущей Беларуси;