Предводитель волков. Вампир - [11]

Правда, тогда это чувство было еще настолько безобидным, что только духовник знал о нем и мог пристыдить за преступление, которое пока что существовало в душе как греховный помысел.

Глава 2 Господин и башмачник

Как мы уже говорили, лань, спасаясь от погони, прибежала на окраину Уани и кружила вокруг хижины Тибо.

Стояла чудесная погода, хотя все уже дышало осенью, и осенью не ранней. Тибо сидел под навесом и вырезал сабо. Вдруг в тридцати шагах он увидел лань, которая дрожала, едва держась на ногах, и глядела на него умными испуганными глазами. Уже давно Тибо слышал, что вблизи Уани шла охота – она то приближалась к деревне, то удалялась, то снова приближалась. Поэтому появление лани его ничуть не удивило.

Он застыл с резаком (тем, которым пользовался во время ответственной работы) в руке и принялся рассматривать животное.

– Клянусь святым Сабо! – сказал он (следует сказать, что святой Сабо – это покровитель башмачников). – Клянусь святым Сабо, вот лакомый кусочек, который не уступит той серне, что я отведал во Вьенне, в департаменте Дофинэ, на торжественной трапезе для путешествующих! Хорошо тем, кто может каждый день класть себе на зуб кусочек подобного мяса! Я такое ел единственный раз в жизни, уже почти четыре года назад, но хоть прошло столько лет, когда я о нем думаю, у меня слюнки текут. О господа, господа! На каждой трапезе – свежее мясо и старые вина, а я всю неделю ем только картошку, пью воду и с большим трудом могу позволить себе в воскресные дни попировать куском прогорклого сала, недокисшей капустой и стаканом пинеле, такого кислого, что скулы сводит!

Вы прекрасно понимаете, что при первых же его словах лань умчалась.

Тибо в подробностях вспомнил весь свой путь и завершал речь только что упомянутым блестящим высказыванием, когда его перебил какой-то громила:

– Эй, бездельник! Отвечай мне.

Это был сеньор Жан, чьи собаки, похоже, потеряли след, и он желал удостовериться, что они не дали себя провести.

– Эй, бездельник! – повторил обер-егермейстер. – Ты видел животное?

Разумеется, тон, которым барон задал вопрос, совершенно не понравился башмачнику-философу, и он, прекрасно понимая, о чем речь, спросил:

– Какое животное?

– Эй, шут бы тебя побрал! Лань, за которой мы охотимся! Она, должно быть, пробежала шагах в пятидесяти отсюда. Ты здесь ворон считаешь и должен был ее видеть. Лань-семилетка. Куда она скрылась? Говори же, чучело, иначе получишь кнута!

– Порази тебя чума, волчье отродье! – едва слышно пробурчал башмачник. И, изображая простака, громко сказал: – Ах да! Я ее видел.

– Самца с прекрасными рогами? Семилетку?

– Да-да, конечно, самца с прекрасными рогами; я его видел, как вижу вас, ваша светлость. Но не могу сказать, были ли мозоли, я и не думал смотреть ему на ноги. Во всяком случае, – добавил он с простецким видом, – если они и были, то это не помешало ему убежать.

В другое время барон Жан посмеялся бы над такой простотой, которую он принял за естественную. Но от уловок животного он начал приходить в ярость и его лихорадило, как святого Губерта.

– Довольно, бездельник, прекращай шуточки! Если ты в игривом расположении духа, то я вовсе нет.

– Я буду в таком расположении, в каком пожелает ваша светлость.

– Увидим! Отвечай мне.

– Ваша светлость еще ни о чем не спросили.

– Лань выглядела загнанной?

– Не слишком.

– Откуда она бежала?

– Она не бежала, она стояла.

– Но ведь откуда-то она прибежала?

– А! Это может быть, но я не видел, как она бежала.

– А куда она убежала?

– Я бы с удовольствием вам ответил, но не видел, как она убежала.

Сеньор де Вез пронзил Тибо взглядом.

– Лань пробежала давно, господин шутник? – спросил он.

– Не так-то и давно, ваша светлость.

– Примерно сколько времени назад?

Тибо сделал вид, что роется в памяти.

– Думаю, позавчера, – наконец ответил он.

И тут, произнося последние слова, башмачник не смог скрыть усмешки. Это не ускользнуло от барона Жана, и он, пришпорив лошадь, подлетел к Тибо с занесенным кнутом. Тибо оказался проворнее. Одним прыжком он очутился под навесом, куда обер-егермейстер, не спешившись, попасть не мог. Итак, Тибо мгновенно оказался вне опасности.

– Ты смеешься надо мной и лжешь! – воскликнул ловчий. – Не может быть, чтобы Маркассино, мой лучший пес, так рвался и лаял в двадцати шагах отсюда, если здесь не пробегала лань; побежав же туда, она не могла не перепрыгнуть через изгородь, а значит, ты не мог ее не видеть.

– Простите, ваша светлость, но, как говорит наш кюре, непогрешим только папа, а господин Маркассино вполне может ошибиться.

– Маркассино никогда не ошибается, запомни это, бездарь! И доказательство тому вот: я вижу, где животное било копытом.

– Но все-таки, ваша светлость, уверяю вас, клянусь… – говорил Тибо, с волнением наблюдая, как черные брови барона превращаются в одну линию.

– Мировая, и иди сюда, бездельник! – закричал барон Жан.

Какое-то мгновение Тибо колебался; но выражение лица охотника становилось все более угрожающим. Он понял, что неповиновение ни к чему хорошему не приведет, и, надеясь, что обер-егермейстер желает попросить его о какой-то услуге, решился покинуть убежище.