Предварительный заезд - [24]

Йен Янг быстро переговорил с Борисом Дмитриевичем на недоступном мне русском языке, а затем пересказал мне суть разговора. При этом он выглядел взволнованным, чего я никак от него не ожидал.

— Борис хочет предупредить нас, — сказал он, — что речь вдет не просто о каком-то дурацком скандале, а об убийстве.

— О чем?

Янг кивнул:

— Это его слова.

Он вновь заговорил с Борисом. По выражениям лиц присутствующих мне показалось, что этот рассказа новинку только для Йена и меня. Борис выглядел как настоящий жокей: среднего роста, широкоплечий, с четкими, скоординированными движениями. Он был красив, с прямыми черными волосами и ушами, плотно прижатыми к голове. Он что-то рассказывал Янгу и поминутно вскидывал на меня темные глаза, словно проверял, чем рискует, позволяя мне слышать свои слова.

— Борис говорит, — с потрясенным видом перевел Йен, — что этот немец, Ганс Крамер, был убит.

— Нет, — уверенно возразил я. — Было вскрытие. Естественная смерть.

Янг мотнул головой.

— Борис говорит, что кто-то придумал способ искусственно вызывать у людей сердечную недостаточность. Он говорит, что смерть Ганса Крамера была... — Йен повернулся к Борису и после нескольких коротких вопросов и ответов продолжил:

— ... смерть Ганса Крамера была своеобразным опытом.

— Каким опытом? — Услышанное показалось мне бредом.

Последовали более длительные переговоры. Янг тряс головой и возражал.

Борис резко размахивал руками, его лицо покраснело. Я заключил для себя, что информация, которой он располагал, на этом закончилась и он вступил в область предположений, а Янг не верит его словам. Самое время для того, чтобы вернуться к фактам.

— Послушайте, — вмешался я в спор, — давайте начнем сначала. Я задам несколько вопросов, а вы мне на них ответите, о'кей?

— Да, — согласился Янг, — давайте.

— Спросите его, как он ехал в Англию, где останавливался и как у его команды шли дела во время финала.

— Но как это связано с Гансом Крамером? — удивленно спросил Янг.

— Очень слабо. Дело в том, что мне известно, как русская команда добиралась до Англии, где они жили и как выступали. Таким образом я проверю, является ли Борис тем, за кого себя выдает. К тому же, говоря о всякой ерунде, он успокоится и не будет так страстно настаивать на своем мнении.

— Мой Бог! — сказал Йен и подмигнул мне.

— Спросите его.

— Хорошо. — Он обернулся к Борису и перевел мой вопрос.

Борис с нетерпением в голосе ответил, что они ехали в лошадиных фургонах через всю Европу до Гааги, оттуда фургоны морем доставили в Англию, прицепили к тягачам и отвезли в Бергли, где они остановились в отведенных им помещениях.

— Сколько было лошадей и сколько людей? — спросил я.

Борис сказал, что лошадей было шесть, и запнулся на количестве людей.

Я подумал, что причиной заминки послужило то, что русские оплатили только семь «человеческих» билетов, а на самом деле провезли десять человек, если не больше.

— Обратите это в шутку, — попросил я Янга. Ему это удалось. Борис, да и все остальные, чуть не рассмеялись. Это помогло ослабить напряжение, которое начало вновь приближаться к критической черте.

— Они хотели бы знать, о скольких вам известно, — сказал Янг.

— Билеты были куплены для шестерых жокеев и тренера, но трое или четверо конюхов проехали в лошадиных фургонах. Мне об этом сказал пассажирский агент. Они были так удивлены, что даже не рассердились.

Ян перевел мой ответ и вызвал еще один приступ одобрительных звуков.

Борис рассказал о выступлении русской команды гораздо подробнее, чем помнил я, и у меня не осталось никаких сомнений в том, что он действительно участвовал в этих соревнованиях. К тому же он успокоился, его суровость ослабела, и мне показалось, что можно потихоньку возвращаться на минное поле.

— Отлично, — сказал я. — А теперь спросите его, был ли он знаком с Гансом Крамером. Не приходилось ли ему разговаривать с ним, а если да, то на каком языке.

Услышав вопрос, Борис напрягся, но ответил относительно спокойно. Йен Янг перевел:

— Да, он разговаривал с Гансом Крамером. Они говорили понемецки, хотя Борис знает его очень плохо. Он еще раньше встречал Ганса Крамера, им приходилось участвовать в одних соревнованиях, и они были хорошо знакомы.

— Спросите его, о чем они говорили, — попросил я.

Ответ был очень коротким. Борис пожал плечами — дескать, о чем тут говорить.

— О лошадях. О скачках. Об Олимпиаде. О погоде.

— А о чем-нибудь еще?

— Нет.

— В разговорах не упоминались игра в триктрак, игорные клубы, гомосексуалисты или трансвеститы?

По тому, как все присутствующие затаили дыхание, я понял, что если Борис говорил о таких вещах, то ему лучше в этом не признаваться. Но его отрицательный ответ прозвучал вполне естественно.

— Знает ли он Джонни Фаррингфорда? — спросил я.

Выяснилось, что Борису знакомо это имя, он видел выступление Джонни, но общаться им не доводилось.

— Видел ли он Ганса Крамера и Джонни Фаррингфорда вместе?

Борис вновь ответил отрицательно.

— Был ли он поблизости, когда Ганс Крамер умер?

Ответ я узнал по спокойной реакции Бориса прежде, чем Йен перевел слова.

— Нет, не был. Он закончил дистанцию кросса до выступления Крамера.