Предтечи зверя. Максим - [12]

– Там началось, - обратился он к Максиму и осекся. Недавно, словно тряпка, расслабленный бессильный мальчишка, теперь излучал здоровье и угощал невесть откуда взятыми червями чету скворцов. При появлении незнакомца птицы спорхнули с руки кормильца, и, умастившись на самой нижней ветке ближайшего каштана, стали ожидать продолжения трапезы.

– Круто! - односложно отозвался на увиденное Хома. А черви откуда? Тоже позвал к себе? Как птичку?

– Да нет! После дождя повыползали. Сами. Представив себе картинку, как он зовет червей, и они ползут на угощение к скворцам, подросток весело рассмеялся. Неожиданно также рассеялся и Хома, но что он представил, осталось неизвестным.

– Там, это. Началось. В соседней палате начали выздоравливать.

– Уже?- вырвалось у Максима.

– Да, а что? Пойдем, посмотрим, как профессор метаться будет.

– А, - сосед равнодушно махнул рукой. - Неинтересно. Только мешать будем.

– Я тебе помогу.

– Мне? Спасибо не надо. Уже очухался. Это так, временная слабость была. И, глядя на сомневающуюся физиономию Хомы, предложил: - Хочешь на локотки?

Через несколько минут, после того, как Максим трижды одолел противника, Хома, наконец, решился.

– Вот, возьми,- сказал он, снимая с шеи и протягивая своему спасителю довольно массивный золотой крест.

– Ты что, зачем? - отверг Макс этот подарок.

– Послушай. Я редко прошу. А сейчас, видишь, прошу. Возьми. И носи на память. Можешь потом не носить, но хоть сейчас. Хоть немного. Нагнись.

Максим покорился каким-то жалобным ноткам в этой просьбе и наклонился. Тёплый крестик пощекотал грудь и мирно повис среди прорезающейся поросли. Подаривший его юноша пристально, чего-то ожидая, смотрел на крест, затем на товарища, затем - опять на крест.

– Значит, чистый, облегченно вздохнул он.

– Ты о чем?

– Да так. Носи. Он твой.

– Но мне нечего подарить тебе в ответ.

– Ты мне уже подарил, - ответил Хома, обнял Макса и сейчас же, устыдившись своей "немужской" слабости, кинулся назад в больницу.

– Знает, подумал Макс, оставшись один. Придется и ему в глаза заглянуть. Хотя проявленная благодарность и тронула, он испугался, что сосед все-таки разболтает о том, что узнал. Не по-детски озабоченно вздохнув, он докормил вновь умастившихся на руке скворцов, посоветовал им пастись дальше самим и пошел паковаться.

Выписка прошла без особых эмоций. Профессор, растерянный от новых удач в лечении, рекомендовал душевного спокойствия и спокойствия вообще, сообщил, что в школу все-таки следует пойти, но если будет тяжело даваться - он сможет освободить Макса от посещений. "Все равно выведут по среднему". Выписав каких- то порошков и пилюль, он приказал явиться под наблюдение своего участкового врача, рассеянно выслушал благодарность Белого-старшего, после чего распрощался с Белыми обоими. Больше их в больнице ничего не держало. Болтушку сменила строгая Марина, холодно принявшая от Максимова отца коробку конфет. Самому же подросту многозначительно шепнула, что "должничка" все равно найдет. Хома куда-то исчез, с остальными Макс познакомиться не успел. Уже не удерживало решительно ничего. И только при переодевании в цивильную одежду возникла некоторая проблема. Джинсы, рубашка, кофта мало того, что свободно болтались, были решительно коротки - руки и ноги выглядывали на добрую треть.

– Ну, ты, сынок, и дал! Вот это вытянулся, - с удивлением объяснил эту странность отец. И действительно, стоя рядом с отцом, Максим с радостью осознал - вырос. Если сейчас одеть комбез - и на аэродром, то ни у кого и вопросов не будет.

– А он у тебя длинный, - констатировал подошедший к машине Пушкарев. Теперь, когда офицер Белый стал Героем и ему, по мнению многих, светила генеральская должность в столице, начальствующий состав начал принимать вчерашнего рядового летчика за равного. Вот и сегодня, узнав о том, что Белому надо ехать забирать сына, Пушкарев вновь предложил ехать вместе на его машине - тому все равно надо было проведать семью.

Максим односложно поздоровался и устроился на заднее сидение. Мужчины сели спереди.

– Как Анюта?- поинтересовался Белый - отец.

– Спасибо. С каждым днем лучше. В школу, конечно, в отличие от твоего, не успеет. Ну, за лето, думаю, наверстает.

– А Надюша?

– Тоже поправляется. Ей главное лекарство - Анютино самочувствие. Хотя сам понимаешь, инсульт - не шутка.

– Да… - вздохнул пассажир, они помолчали, а затем перешли к разговорам на служебные темы.

– Кстати, - обратился вдруг Пушкарев к юноше. - Ты не скажешь, кто с тобой в палате лежал?

– Парень один. Хома зовут.

– Хома? Мм-да… Странно. А фамилия? Он кто такой вообще и откуда?

– Не знаю. Он мало разговаривал. У него долго голова болела.

– А чего он тебя заинтересовал? - полюбопытствовал его отец.

– Да меня кроме моих сейчас ничего особенно не интересует. Сам понимаешь. Анюта почему-то заинтересовалась. Узнай, да узнай, кто здесь из мальчишек лежит. Я ей говорю: "Брось глупости, какие еще мальчишки?" а она за своё. Про твоего рассказал, а она: "Кто ещё?" Вот и узнаю. Да ладно, спрошу у врача.

Такое "неблагодарное" поведение девушки больно укололо Макса. В свое время он смалодушничал и не приказал Анюте забыть про его целительные посещения. И вот вам, пожалуйста: чуть в себя пришла - и других пацанов ей подавай. Потом он вспомнил, что за всей этой кутерьмой не успел заглянуть в глаза Хоме, но мысленно махнул на все рукой и уставился в окно.