Предтеча - [3]
— Пусть едут и упредят о моем приезде, — сказал он стремянному Василию, — сам же оставайся здесь и следи, чтоб тишина блюлась.
Вскоре поредевший отряд продолжил свой путь к загородному дому великого князя. Вначале шли дружно и ходко, потом в лесу растянулись цепочкой. Деревья стискивали дорогу замшелыми боками, опутывали тенетником, цепляли всадников корявыми руками, обдавая вдогонку холодными росными дождичками. Придавленные глухоманью, ехали в тишине, только у лошадей, должно быть со страху, екали селезенки.
Зеленый сумрак неожиданно сменился ярким, солнечным весельем: лес, будто поднатужившись, выкинул их из своего чрева на большую поляну. Сразу оживились люди, лошади сами прибавили рыси. Дорога, соединявшая концы причудливо изогнутого леса, показалась туго натянутой тетивой, она вливала удаль в людей, резвость в лошадиные ноги и требовала выплеснуть все это на свое длинное тело.
Неожиданно лошади почуяли тревогу и сбились с рыси. Люди задергали поводьями и закрутились в седлах, не понимая, что произошло. И вдруг сзади, с той стороны, откуда выехал отряд, раздался страшный звериный рык. Умноженный лесным эхом, он, казалось, заполнил всю округу своими раскатами. Лошади вздыбились и понесли. Они полетели, как стрелы, выпущенные из могучего лука. Всадники, пригнувшись к лошадиным шеям, зашептали свои, припасенные для тяжких случаев молитвы. Их старший, Сенька Пеньков, пытался окриком остановить отряд, но и он не смог удержать своего Буланка. Мимо него промчалась гнедая кобылка Марья, никогда не отличавшаяся особой резвостью. Ныне же страх, видно, усемерил ее силы. Она скакала закусив удила, по краям которых уже выступила розоватая пена. Потом еще кто-то обогнал Сеньку, и вот весь его отряд, как в воронку, влился в новую лесную дорогу. Бешеная скачка продолжалась. Сенька бросил поводья — Буланко сам лучше через лес дорогу выберет, — обхватил руками мокрую конскую шею. «Пронеси господи! Пронеси господи!» — приговаривал он, и конские копыта, казалось, отзывались: «пронеси! пронеси! пронеси!»
Впереди открылась новая, на этот раз совсем небольшая полянка. Первой ее одолела взбесившаяся Марья, но в дальнем конце словно споткнулась, а через мгновение пошла уже тише, волоча по земле своего ездока. Начали валиться и другие всадники, будто неведомая сила сшибала их с коней и ударяла оземь.
Сенька хотел придержать Буланка, но не смог сразу найти поводьев, и тот по-прежнему стремительно нес его к роковому месту. Уж на подъезде выглядел Сенька натянутую между деревьями как раз на высоте всадника веревку — о нее-то и ломали шеи дружинники.
— Береги-и-сь! — только успел крикнуть он и вылетел из седла.
Сенькин крик был услышан скакавшими сзади. Кое-кому удалось сдержать коней и даже обнажить сабли, но из лесной чащи полетели в них арканы, засвистели стрелы. Сваленных тут же приканчивали выскочившие на поляну люди. Минута — и лес, только что оглашаемый конским ржанием и предсмертными криками людей, снова погрузился в утреннюю дрему…
На высоком лесистом берегу, круто поворачивающем Яузу к Москве-реке, среди тронутой первыми осенними красками зелени, темнели строения Андронникова монастыря. Заложен он был более века назад, еще при великом князе Дмитрии Ивановиче, в знак чудесного спасения митрополита Алексея. Сказывают, что, когда Алексей плыл из Царьграда, куда отправлялся за поставленном в митрополиты, великий шторм на море случился. Разметал он утлые суденышки, а ладью нового митрополита почти совсем водой захлестнуло. Приготовились все к смерти, и стал Алексей молиться: «Господи, не дай в пучине морской погибнуть, услышь мольбу мою, храм тебе великий сооружу за спасение свое!» Оказалась тогда сноровка русского кормчего сильнее непогоды, вывел он из беды ладью, и пришлось владыке исполнять свой обет.
Место для монастыря выбиралось с тщанием, и сам митрополит освящал закладку храма Спаса-нерукотворного. Строили в те годы быстро, нагнали мужиков, лес под рукой: в неделю храм воздвигли, в другую — трапезную, а за лето кельи построили и забором монастырь обнесли. Вскоре стали, однако, деревянные строения в ветхость приходить. Первым делом храм божий покосился, и тогда рядом с ним поставили каменный четырехстолпный Спасский собор, чудно разукрашенный иноками Даниилом Черным и Андреем Рублевым. Затем все строения подновили, а ныне пришла пора и степы новые складывать.
Основные работы замыслили начать по весне, а сейчас по приказу игумена сколотили артели, чтобы лежащий окрест лес рубили и с началом зимы по санному следу свозили к монастырю. Одна из таких артелей работала на правом берегу Яузы, близ села Воронцова. Ладные и не ленивые мужики подобрались в ней. Третьего дня пристал здоровенный детина, Семен, молчаливый и исполнительный. О себе рассказывал мало, только но странному говору с цоканьем — цто да поцто? — определили в нем пришельца с далеких северных мест. Впрочем, артель — не сыск боярский. Молчит человек, — значит, так надо, лишь бы дело знал и от дела не бегал. Только монах Феофил, который за работой надзирал, все приставал: кто да откуда? Семен в ответ лишь зубы сцепит и топором посильнее ударит — вот и весь сказ. Монах яриться начинает, слюной брызжет, покуда кто-нибудь из артельных без всякого уважения к святому сословию крепко его не обругает: не приставай, этакий-разэтакий, к людям! Оно, по правде говоря, и не за что было уважать монаха — никудышный случился человек, пьяница и матерщинник, ни к чему путному неспособный. Братья монастырские — те народ ученый: кто книги пишет, кто книгам учится; а Феофилу премудрость эта не по зубам оказалась. Пробовал было его игумен на путь истинный наставить, а потом махнул рукой и стал пользовать на хозяйственных делах, и то на таких, чтоб подальше от обители и расторопности особой не требовали.
«В начале своего царствования Иван III всё ещё был татарским данником, его власть всё ещё оспаривалась удельными князьями, Новгород, стоявший во главе русских республик, господствовал на севере России… К концу царствования мы видим Ивана III сидящим на вполне независимом троне об руку с дочерью последнего византийского императора… Изумлённая Европа, в начале царствования Ивана III едва ли подозревавшая о существовании Московии… была ошеломлена появлением огромной империи на её восточных границах, и сам султан Баязет, перед которым она трепетала, услышал впервые от московитов надменные речи».К.
Начало XIX века. Россия воюет с Персией. Поручик Павел Болдин добровольно сбежал на фронт, чтобы не жениться на нелюбимой девушке. Вражеские пули да разрывы снарядов для него оказались слаще девичьих поцелуев. Отчаянно храбрый гусар совершает подвиг за подвигом, удивляя своей отвагой сослуживцев. Но не боевые награды прельщают отчаянного офицера, и об этом знают его командиры. После успешного штурма крепости генерал оказал ему величайшую милость, о которой Болдин даже не мог мечтать.
Алик Новиков, Сережа Ильин и Женя Ветров — воспитанники суворовского училища послевоенного времени. С ними занимаются педагоги, большинство из которых хоть и не получили достойного образования, зато это честные и мужественные люди, прошедшие войну. И мальчишки набираются от них жизненного опыта, ума, постигают военную науку, учатся быть справедливыми, милосердными, великодушными. И, конечно, превыше всего ставить честь и настоящую мужскую дружбу.
Новый роман известного петербургского писателя Игоря Лощилова посвящён двум наиболее героическим и самоотверженным событиям Смутного времени на Руси — осаде Смоленска и обороне Троице-Сергиевой лавры 1609—1610 гг.
Настоящая книга является переводом воспоминаний знаменитой женщины-воительницы наполеоновской армии Терезы Фигёр, известной также как драгун Сан-Жен, в которых показана драматическая история Франции времен Великой французской революции, Консульства, Империи и Реставрации. Тереза Фигёр участвовала во многих походах, была ранена, не раз попадала в плен. Она была лично знакома с Наполеоном и со многими его соратниками.Воспоминания Терезы Фигёр были опубликованы во Франции в 1842 году. На русском языке они до этого не издавались.
В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.
Новый остросюжетный исторический роман Владимира Коломийца посвящен ранней истории терцев – славянского населения Северного Кавказа. Через увлекательный сюжет автор рисует подлинную историю терского казачества, о которой немного известно широкой аудитории. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
В романе выдающегося польского писателя Ярослава Ивашкевича «Красные щиты» дана широкая панорама средневековой Европы и Востока эпохи крестовых походов XII века. В повести «Мать Иоанна от Ангелов» писатель обращается к XVII веку, сюжет повести почерпнут из исторических хроник.
Олег Николаевич Михайлов – русский писатель, литературовед. Родился в 1932 г. в Москве, окончил филологический факультет МГУ. Мастер художественно-документального жанра; автор книг «Суворов» (1973), «Державин» (1976), «Генерал Ермолов» (1983), «Забытый император» (1996) и др. В центре его внимания – русская литература первой трети XX в., современная проза. Книги: «Иван Алексеевич Бунин» (1967), «Герой жизни – герой литературы» (1969), «Юрий Бондарев» (1976), «Литература русского зарубежья» (1995) и др. Доктор филологических наук.В данном томе представлен исторический роман «Кутузов», в котором повествуется о жизни и деятельности одного из величайших русских полководцев, светлейшего князя Михаила Илларионовича Кутузова, фельдмаршала, героя Отечественной войны 1812 г., чья жизнь стала образцом служения Отечеству.В первый том вошли книга первая, а также первая и вторая (гл.
Книга Елены Семёновой «Честь – никому» – художественно-документальный роман-эпопея в трёх томах, повествование о Белом движении, о судьбах русских людей в страшные годы гражданской войны. Автор вводит читателя во все узловые события гражданской войны: Кубанский Ледяной поход, бои Каппеля за Поволжье, взятие и оставление генералом Врангелем Царицына, деятельность адмирала Колчака в Сибири, поход на Москву, Великий Сибирский Ледяной поход, эвакуация Новороссийска, бои Русской армии в Крыму и её Исход… Роман раскрывает противоречия, препятствовавшие успеху Белой борьбы, показывает внутренние причины поражения антибольшевистских сил.