Представитель П/Я - [6]

Жил в трехэтажной гостинице, что лежала за огромной, поросшей деревьями балкой. Гостиница была до отказа набита праздными личностями, то же несомненно дожидающимися каких-нибудь испытаний.

Поутру уезжал на троллейбусе в Ушакову балку: загорал, плескался в море, смотрел, как работают на публику в дельфинарии настоящие мокрые дельфины. Рвал горячие дикие сливы, растущие на каждом шагу. Такие же терпкие и кислые, как история крымской земли.

Уезжал автобусом на мыс Виолент, где было настоящее чудо: из-под толщи горячей земли и песка раскопанный Херсонес. Раньше думалось, что древние постройки большие и громоздкие, как на картинках в учебнике истории. Херсонес оказался маленьким и уютным, сложенным из серого теплого камня. И звуки здесь жили мягкие, совсем летние: шум волн по округлой гальке и дыхание известковых раковин.

Бродил по центру Севастополя, заходил на панораму Малахова кургана, трогал руками прохладные шершавые стволы многовековых деревьев в дендрарии, подходил к берегу, где из-под воды скромно возвышается памятник погибшим кораблям. Дальше в мареве бухты начинались огромные серые корабли.

Не помню, каким титаническим усилием вытащил себя из этого земного рая. Наверное, там до сих пор сидит на автовокзале чистильщик старик-армянин и, глядя проходящим на ботинки, восклицает:

— Эх! Чистит надо!

Словно и не про обувь, но и про все. И о чем-то большем.

* * *

Одесса же, помпезно воспетая лысыми артистами, произвела на меня совершенно отвратительное впечатление. После того, что одесситы сделали с прибрежным морем (а засрали они его до невозможности), могут ли вообще они о себе чего-нибудь говорить?

Попробуешь искупаться в такой воде — получишь термический ожог. Душевный ожог получишь оттого, что все жители — пройдохи и жулики.

И о чем тут петь проникновенным баритоном?

Дюк ихний издали на потаскушку похож — и зеленый весь, как со злобы, что его мало уважают. Подумаешь, богатые трусы на стенах домов рококо наляпали И хваленая Дерибасовская — вообще Коминтерн какой-то! Опера? Ну, это одно хоть немного стоящее.

А уж чего и зачем было привоз красочно расписывать — конюшня, да и то неухоженная!

В общем на Одессу можно ругаться всю оставшуюся жизнь. Вы оттуда уехали, и вам не срезали там кошелек? Это больше, чем сто тысяч в Спортлото.

* * *

Летом в Баранче лучше. Но не потому, что летом лучше везде, а потому, что под окнами общежития волейбольная площадка. Под вечер тут собиралось некоторое количество народу — кто поиграть, кто просто так, кто попаясничать:

— Эй, Марадона! Мама дома? Нет!.. А сестра?

— Эй, у вас двоих на поле не хватает!

— Эй, у нас только двоих не хватает, а у вас всех шестерых не хватает.

— Ку!

Шанька с первого этажа высоко подкидывает мяч и, прежде чем его стукнуть в игру, успевает нахлопать себя по щекам. Когда совсем не хватало игроков, в ход шел со скамейки наш падре Шура. Будучи от волейбола далеким человеком, играл он свирепо.

С вестибюлем у него были полнейшие нелады, и вместо того, чтобы немного подпрыгнуть (с его-то ростом — хоть чуть-чуть), он бил себя пятками по попе, а провисший пас непременно стравливал в сетку со своей стороны.

Однажды нас вызвали играть в футбол на стадион, поросший репьями, раскосые жители степей, приехавшие на практику из Алма-Аты. Умело играли, черти: задавили по всем пунктам, мы насилу унесли перешибленные конечности.

Вендетта состоялась на волейбольной площадке. Они вдруг решили, что им тут оно чего-то светит. Никакого свету им не вышло. За сто шагов было слышно, как трещали от прямых попаданий мячом их вихрастые, кочевые тыквы. А, довершая весь этот хэллоуин, Костян, бренча на гитаре в проеме окна, пел очень дурацкую песню:

Однажды пьяный ежик полез на провода,

И током поизжарило пьяного ежа!

А-а-а-а-а-а-а!

Двести двадцать киловольт.

* * *

Ближе ко второй баранчинской зиме нас покинул Шура. Перебрался жить к Палычу. То ли устал бороться с кумаром, то ли решил быть поближе к главной кастрюле. Вобщем он съехал, и некому стало наставить нас, грешных, на путь истинный.

На его место вселился Вася Тутынин из нового выпуска. Вася был розов, комплектен, носил большие умные очки и играл в шахматы. Еще любил спать, несмотря на то, что в комнате собиралась очень шумная компания. Его, что ли, людские голоса убаюкивали?

Однажды заклеили ему очки черной копиркой, надели на лицо ему, спящему, стали тормошить, истошно вопя:

— Вася! Бежим! Корпус горит!

Бедный Вася вскочил, ломанулся в первом попавшемся направлении, наскочил на кухонный шкаф, завалив его при этом. Надо же, какой нервный оказался!

Вася отыгрывал на нас свои чувства в шахматы и по очереди нас с Минькой драл. Костян — тот хоть как-то сопротивлялся. Их партии продолжались более часу, и Минька, не выдержав такой муки, лез с подсказками. То Васе присоветует, как побыстрее кончить Костяна, то наоборот. Однажды Гибар, увидав такой троцкизм, изрек суровые горские слова:

— Вай, Миша! Ти нихороший чиловек! Тебя надо унитаз — и вода смывать!

Еще я пожаловался, что, когда он приезжает в войска, его фамилию всячески извращают: то Тупыгиным назовут, то Топтыгиным, то Пупыниным. Мы же посоветовали ему сменить фамилию на Путанин и идти работать на панель. А что еще от балбесов ожидать?