Предшественница - [63]

Вы сказали, что защитите меня, медленно говорю я.

Как вы понимаете, обстоятельства изменились. Я пришлю вам номер, говорит он. Затем в трубке затихает.

Подонок, цежу я сквозь зубы. Я снова плачу – слезами бессилия и стыда. Иду и смотрю на огромное красное пятно. Я совершенно не представляю, как его убрать. Я знаю, это значит, что теперь мне придется поговорить с Эдвардом.

10. Ваша новая подруга признается, что отбыла срок за кражу в магазине. Это было давно, и она с тех пор изменила свою жизнь. Вы:

☉ Считаете это несущественным – у всех есть право на второй шанс

☉ Благодарите ее за откровенность

☉ Отвечаете взаимностью, рассказывая о каком-нибудь своем проступке

☉ Сочувствуете тому, что она оказалась в таком положении

☉ Решаете, что вам такие друзья ни к чему

Сейчас: Джейн

Я возвращаюсь со встречи с Солом Аксоем на метро, жалея, что нет денег на такси: мне делается все труднее выносить человеческое давление, въевшуюся грязь, запах влажных, грязных под конец дня тел. Места мне никто не уступает; я, в общем, этого пока что не жду, но на Кингс-кросс заходит женщина с восьмимесячным животом и значком «На борту ребенок», и кто-то встает. Громко выдыхая, она падает на сиденье. Через пару месяцев, думаю я, буду такой же.

Зато Дом один по Фолгейт-стрит – моя гавань, мой кокон. Я поняла, что откладываю сообщение Эдварду о своей беременности потому, что какая-то часть меня пребывает в ужасе от того, что Миа права и он просто вышвырнет меня на улицу. Я говорю себе, что к своему ребенку он отнесется иначе; что наши отношения сильнее его драгоценных правил, что его не смутят радионяни, коляски, настенные рисунки в детской, развивающие коврики и прочая сумбурная атрибутика родительства. Я даже вникла в фазы развития ребенка. Учитывая, что мы – родители класса А, дисциплинированные, то, возможно, наш ребенок уже в три месяца будет спать до утра, в течение года пойдет, в полтора приучится к горшку, а к трем научится читать. Ведь это не слишком долгий срок, чтобы потерпеть немного хаоса?

Но все-таки мне не хватает решимости ему позвонить.

Ну и, разумеется, какая бы безмятежность меня ни окружала, от своих страхов мне никуда не деться. Изабель родилась безмолвной и неподвижной. Этот ребенок, даст Бог, будет другим. Я вновь и вновь воображаю этот момент: ожидание, первый глоток воздуха и этот ликующий, хнычущий крик. Что я почувствую? Торжество? Или что-то посложнее? Иногда я даже ловлю себя на том, что мысленно прошу прощения у Изабель. Я обещаю, что не забуду тебя. Обещаю, что никто не займет твоего места. Ты навсегда останешься моим первенцем, моей любимой, драгоценной девочкой. Я всегда буду горевать по тебе. Но теперь мне нужно будет любить другого, и найдутся ли во мне такие неистощимые запасы любви, чтобы мои чувства к Изабель не потускнели?

Я пытаюсь сосредоточиться на насущной проблеме: Эдварде. Чем чаще я говорю себе, что мне нужно с ним поговорить, тем чаще внутренний голос напоминает, что этого человека, отца моего ребенка, я совсем не знаю. Все, что я знаю, это что он человек незаурядный, а это то же самое, что необычный и одержимый. Я ведь по-прежнему не знаю, что произошло между ним и Эммой: ответственен ли он – морально или как-то иначе – за ее гибель, или Саймон с Кэрол по-своему заблуждались на его счет.

Я, как всегда, методична и расторопна. Покупаю три пачки разноцветных бумажек-самоклеек и превращаю одну из кухонных стен в огромную диаграмму связей. По левую руку я приклеиваю бумажку, на которой написано «НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ», затем, в ряд, «САМОУБИЙСТВО», «УБИТА САЙМОНОМ УЭЙКФИЛДОМ», «УБИТА ДЕОНОМ НЕЛЬСОНОМ» и «УБИТА НЕИЗВЕСТНЫМ». В конце, несколько неохотно, клею «УБИТА ЭДВАРДОМ МОНКФОРДОМ». Под каждой наклеиваю бумажки с уликами в пользу соответствующей версии. Если таковых нет, ставлю вопросительные знаки.

Под Эдвардом, к моей радости, оказывается всего пара листочков. Против Саймона улик тоже меньше, чем против остальных, хотя после беседы с Солом мне приходится добавить листок со словами «МЕСТЬ ЗА СЕКС С ЛУЧШИМ ДРУГОМ???».

Подумав немного, я прибавляю к ряду еще один листок: «УБИТА ИНСПЕКТОРОМ КЛАРКОМ». Ведь даже у полицейского был мотив. Оказавшись из-за Эммы в дураках, он лишился работы. Разумеется, на самом деле я не верю, что он это сделал, как не верю и в то, что это сделал Эдвард. Но Эмма явно вскружила ему голову, а я не хочу раньше времени отбрасывать какую бы то ни было версию.

Думая об инспекторе Кларке, я вспоминаю, что забыла спросить у него, знала ли полиция о соглядатае Эдварда. Йоргене что-то. Добавляю бумажку: «УБИТА СОГЛЯДАТАЕМ ЭДВАРДА». Итого девять версий.

Я смотрю на стену, и мне становится ясно, что все это ни к чему меня не привело. Как сказал инспектор Кларк, одно дело строить догадки и совсем другое – искать доказательства. У меня же тут одни предположения. Неудивительно, что коронер вынес «открытый вердикт».

Яркие цвета бумажек – как кричащее «современное искусство» на девственно чистом камне Дома один по Фолгейт-стрит. Вздохнув, я снимаю их и выбрасываю в корзину.

Корзина теперь полна, и я несу ее на улицу. Мусорные баки стоят сбоку от дома, почти на границе с домом номер три. Когда я высыпаю мусор, он вываливается в обратном порядке, сначала последнее, потом более давнее. Я вижу вчерашние продуктовые упаковки, «Санди мэгэзин» с прошлых выходных, пустой флакон из-под шампуня с той недели. И рисунок.