Предшественница - [3]
Я повторяю: ого. Голос звучит как-то странно приглушенно. Я осознаю, что с улицы не доносится ни звука. Вечного шума Лондона – дорожного движения, монтажников-высотников, автомобильных сигнализаций – больше не слышно.
Так почти все говорят, соглашается агент. Простите за занудство, но хозяин требует, чтобы разувались. Прошу…
Он нагибается расшнуровать свои пижонские туфли. Мы следуем его примеру. Резкая, нагая пустота дома словно отбила у агента охоту молоть языком: на вид потрясенный не меньше нашего, он молча шаркает носками по дому, а мы оглядываемся.
– Великолепно, – говорю я. Внутри дом напоминает картинную галерею: кругом красота и совершенство. – Просто великолепно.
– Скажите? – говорит Камилла. Задрав голову, она смотрит на голые стены из какого-то дорогого кремового камня, уходящие высоко под крышу. На второй этаж ведет самая безумная минималистская лестница, что я видела. Она словно вырублена в скале: змейка из голого неполированного камня; ни перил, ни каких-то заметных глазу опор. – Сколько ни прихожу сюда, каждый раз дух захватывает. Последний раз я приводила группу студентов-архитекторов… Это, кстати, одно из условий. Вам придется раз в полгода устраивать день открытых дверей. Но посетители всегда ведут себя очень корректно. Это вам не в поместье жить, где туристы жвачку на ковры бросать будут.
– Кто здесь живет сейчас?
– Никто. Дом почти год как пустует.
Я смотрю на следующую комнату – если можно назвать комнатой свободное пространство, где и дверного проема-то нет, не то что двери. На длинном каменном столе стоит ваза с тюльпанами, на фоне бледного камня их кроваво-красные бутоны режут глаз своей яркостью. – Откуда же тогда цветы? – Я подхожу к столу и трогаю его. Пыли нет. – И кто тут прибирается?
– Одна фирма раз в неделю присылает уборщика. Это еще одно условие – вы должны их впускать. Они и садом занимаются.
Подхожу к окну, доходящему до самого пола. Сад – тоже не совсем то слово. Это скорее двор; закрытая территория где-то двадцать на пятнадцать футов, мощенная тем же камнем, которым выложен пол. Только у самого забора – небольшой овальный пятачок травы, пугающе аккуратный и ровный, словно площадка для игры в шары. Цветов не растет. Вообще, кроме этого пятна зелени там нет ничего живого, никакого цвета. Единственная другая примета – несколько кружков из серого гравия.
Я снова смотрю на интерьер дома, и мне приходит в голову, что ему не хватает красок, тепла. Постелить ковры, очеловечить немного – и он будет очень красивым, как из глянцевого журнала. Впервые за долгое время я испытываю что-то вроде приятного волнения. Неужели судьба переменилась к лучшему?
– Что же, разумно. Это все?
Камилла нерешительно улыбается:
– Говоря одно из условий, я имела в виду, что это одно из самых очевидных. Вы знаете, что такое ограничительное условие?
Я качаю головой.
– Это условие, которое по закону бессрочно применяется к собственности, и его нельзя отменить, даже если дом будет продан. Обычно это относится к правам на застройку: можно ли использовать помещение в качестве делового офиса и так далее. Что касается конкретно этого дома, то условия – часть договора об аренде, но поскольку они являются ограничительными, то не подлежат обсуждению или изменению. Договор на редкость строгий.
– О чем же речь?
– В общем, о том, что можно и чего нельзя. Ну, в основном о том, чего нельзя. Любые изменения – только по предварительному соглашению. Никаких ковров и паласов. Никаких картин. Никаких растений в горшках. Никаких украшений. Никаких книг…
– Никаких книг! Что за бред!
– В саду ничего не сажать, никаких занавесок…
– А со светом снаружи как быть – без занавесок?
– Окна светочувствительны. Темнеют вместе с небом.
– Так, никаких занавесок. Еще условия есть?
– О да, – говорит Камилла, не обращая внимания на мой саркастический тон. – Всего условий порядка двухсот. Однако больше всего проблем вызывает последнее.
…Никакого освещения, кроме того, что уже есть, предупреждает агент. Никаких бельевых веревок. Никаких корзин для бумаг. Курить нельзя. Никаких салфеток и подставок под бокалы. Никаких декоративных подушек, никаких безделушек, никакой сборной мебели…
Безумие, говорит Сай. Кто ему право дал?..
Икеевскую мебель в нашей нынешней квартире Сай собирал неделями, и в результате он гордится ею, словно своими руками выпиливал и обрабатывал.
Агент пожимает плечами: я предупреждал, что дом непростой.
Я смотрю на потолок. Кстати, об освещении, говорю, как оно включается?
Оно не включается. По всему дому ультразвуковые датчики движения вкупе с детекторами, которые подстраивают внутренний свет под внешний. Технология – та же, благодаря которой в темноте включаются фары машины. Просто выбираете в приложении подходящий режим: «продуктивный», «безмятежный», «игривый» и так далее. Зимой программа даже добавляет ультрафиолет – чтобы вы не хандрили. Ну, знаете, типа как для светолечения сезонных депрессий.
