Предпоследняя правда - [7]

Планы становились все крупнее, грохот изливался из динамиков. Похоже, камера была установлена на одном из спутников-шпионов Зап-Дема, она демонстрировала картину всеобщего разрушения. Общественные здания: библиотека, церковь, школа, банк. Возможно, это были комбинированные съемки. Потом, с небольшим замедлением, камера показала, как здания распадаются едва ли не на молекулы, превращаются в пыль, из которой когда-то возникли.

«А ведь там, наверху, вполне могли бы быть мы. А не жестянки. Когда я был мальчишкой, мы с родителями целый год жили в Детройте».

Господи, благодарю тебя за всех нас, комми и американцев. За то, что война началась на колонизованной планете, из-за спора о том, кому именно — Зап-Дему или Нар-Дему — должна принадлежать основная часть ее поверхности. Именно благодаря этому в течение года, пока шла война на Марсе, население Земли успело спрятаться в подземные убежища. И, подумал он, мы все еще тут. Конечно, ничего хорошего в этом нет, но мы все еще целы — в отличие от них. Он не мог отвести глаз от экрана, где целый взвод жестянок плавился в огне — они действительно плавились, как жестяные банки. Самое страшное, что они продолжали двигаться, растекаясь на ходу. Ник не выдержал и отвел глаза.

— Ужас какой! — шепнул комиссар Нуньес, сидящий рядом с ним с посеревшим лицом.

В этот момент на пустое кресло справа от Николаса опустилась Рита. На ней был купальный халат и шлепанцы. Вместе с ней пришел и младший брат Николаса Стью. Оба тут же, так ничего ему и не сказав, уставились на экран — как будто Николаса вообще здесь не было. На самом деле каждый из присутствующих в Оргзале был один на один с катастрофой, которая происходила перед ними на гигантском телеэкране. Наконец диктор объявил:

— Вы… видели… Детройт. 19 мая 2025 года от Рождества Христова. Аминь.

Им хватило нескольких секунд, чтобы разрушить защитный барьер, окружающий город, ворваться внутрь и сделать это.

Детройт продержался почти пятнадцать лет. Что ж, на очередном заседании Верховного Совета в Кремле, который они берегут как зеницу ока, маршал Харензанный сможет нанять художника, чтобы тот в качестве символа очередной победы нарисовал на двери зала заседаний еще одну маленькую башенку. Теперь у него на счету еще один американский город.

И тут… Николас еще был охвачен ужасом. На его глазах был обращен в пыль еще один из немногих оставшихся столпов западной цивилизации, в которую он искренне верил и которую по-настоящему любил. И несмотря на этот ужас, в голове Николаса уже шевелилась унизительная, эгоистичная мысль. Это означает, что план опять повысят. С каждым днем наверху остается все меньше людей, и все больше спрашивают с нас — с тех, кто внизу.

— Сейчас Янси все объяснит, — пробормотал Нуньес. — Ну, как такое могло случиться. Слушай внимательно.

И, конечно же, Нуньес оказался прав, потому что Протектор никогда не сдавался. В своем нежелании признать, что этот последний удар является смертельным, он был похож на огромную старую упрямую черепаху — это его качество всегда восхищало Николаса.

И вот теперь…

Они наконец таки добрались до нас, понял Николас… и даже до тебя, Тэлбот Янси, наш дух-пол-военачальник, которому до сих пор хватает мужества жить на поверхности, в своей крепости в Скалистых горах. Даже тебе, дружище, вряд ли удастся исправить положение.

— Американцы, друзья мои, — раздался голос Янси, в котором не слышалось даже намека на усталость или раздражение. Николас заморгал, потрясенный силой этого человека. Янси казался абсолютно невозмутимым. Он оставался верен своим корням, своему вест-пойнтскому воспитанию. Он тоже видел, что произошло, принял это и понял. Тем не менее он не позволил эмоциям выбить себя из колеи, лишить спокойствия и мудрости.

— Теперь вам известно, — продолжал Янси негромким голосом человека средних лет, голосом умудренного опытом солдата, Крепкого телом и твердого духом, который способен оставаться таким еще многие годы…

…ничего общего с нынешним подопечным Кэрол — высосанной оболочкой, умирающим предметом, распластанным на больничной койке…

— …что случилось ужасное. От Детройта не осталось ничего, а вы знаете, какой вклад вносили все эти годы его заводы-автоматы в производство военной техники. Теперь мы лишились их. Однако при этом мы не потеряли ни одной человеческой жизни — единственной ценности, с которой мы не можем, не хотим расстаться.

— Здорово сказано, — заметил Нуньес, делая пометки.

За спиной Нуньеса беззвучно возникла Кэрол Тай — как обычно, в белом халате, в туфлях на низком каблуке. Он инстинктивно привстал и оказался с ней лицом к лицу.

— Он умер, — сказала Кэрол, — Соуза. Только что. Я сразу же заморозила его… я находилась при нем до последнего, так что не потеряла ни секунды. Мозговые ткани остались в целости и сохранности. Он… просто ушел.

Она попыталась улыбнуться, но не удержалась, и из ее глаз хлынули слезы. Ник был потрясен — он никогда не видел Кэрол плачущей, и что-то в нем закричало от ужаса: это было нечестно.

— Они хотят сломить нас, — трансляция из крепости Эстес-Парк продолжалась. На экране появилось лицо самого Янси, а кадры военной хроники — клубящиеся облака пыли, которая превращалась в раскаленный газ, — растаяли на заднем плане. Несгибаемый, твердый как сталь человек за массивным дубовым письменным столом говорил с ними из своей крепости, которую Советы так и не смогли найти. Им не помогло даже такое ужасное смертоносное оружие, как «Сино-двадцать» — новейшие самонаводящиеся ракеты.