— Кто стравил? Капдошка?
— Ну…
— А в чем кузнеца-то винил?
— Все насчет молотилки: кузнец, дескать, нас выдал.
Корчмарь хмыкнул. Потом заботливо склонился к раненому, стараясь положить его поудобнее; задышал тяжело, с хрипом, словно ему не хватало воздуха.
— Не кузнец ему сказал, — выдавил он со стоном.
— Кто же?
— Я.
Корчмарь поднялся с колен и стал оглядываться, словно выискивая Яноша Капдошку:
— Ушел?
Никто ему не ответил, все только испуганно таращили глаза. Бесполезно…
Слабеющими волнами отдавал свой желтый свет фонарь. Порой я вижу этот пульсирующий туман даже днем. Каким-то маревом застлано в моей памяти и возвращение в дом дяди Михая. Помню только, что наутро, по пути домой, мы видели, как само солнце с болью и тоской изливало свой свет на скошенные нивы. И чудилось мне, будто в печальном осеннем свете третий кто-то шагал впереди, рядом с отцом и мамой.
Как вечное предостережение шагала рядом зловещая тень угрозы, вместе с нами покидая праздник.