Предисловие к жизни - [24]

— Ты счастливчик, под какой-нибудь особенной звездой родился, — говорил он Борису.

Борис проверил свой змеевик несколько раз, быстро пускал воду и медленно — все вроде хорошо. Дерягин напрасно каркал: вода будет увлекать эфир. Не увлекает, представьте себе, Дерягин. Он теперь совсем не разговаривает с Борисом, отделывается жестами, полными достоинства и презрения. Что он за человек такой?

На пробу ларичевского промывателя собирается неожиданно много народу: механик Асеев, бриз, Пряхин, Дронов и Коля Курдюмов. Дрожжин специально задержался после ночной смены, он успокаивает: «Не волнуйся, Борис, твоя труба хороша, а в цехе я послежу, ты будь спокоен». Пряхин распорядился позвать Хорлина и Дерягина. Прибежал толстый, всегда лоснящийся Львов, начальник цеха салола. Прошмыгнули, стараясь не привлекать внимания начальства, Ваня и Лена. Они жадно следят за каждым движением Бориса, переживают и готовы в любую минуту оказать моральную поддержку. Лена шепчет: «Правда, Борис похож на фокусника То-Рама?» Ваня кивает — похож, хотя приятель меньше всего напоминает фокусника.

Борис просто-напросто не ожидал такого нашествия и хмурится, чтобы скрыть смущение. «Скорее бы», — думает он. Пряхин кивает ему головой. Борис поворачивает вентиль, запуская в змеевик воду. Эфир начинает жирно бурлить, все видят свинцовую новенькую спираль на дне чана. Сквозь черную густую жидкость белыми жемчужинами всплывают тысячи капель воды. Борис отшатывается от промывателя с затаенным вздохом облегчения и быстрым взглядом окидывает сегодняшних гостей цеха, вытирая тряпкой руки (это у него уже стало рабочей привычкой). Лена и Ваня, не удержавшись (разве тут удержишься!), хлопают в ладоши. Курдюмов хохочет.

— Цирк с лилипутами, — фыркает Хорлин и спрашивает у Пряхина: — Можно уйти? Я насладился вполне.

— Через час зайдите ко мне, — отвечает ему Пряхин, и взгляд у него отнюдь не ласковый.

Механик Асеев что-то вспомнил и быстро зашагал длинными ногами: здесь готово, претензий к нему нет, до свидания. Толстый Львов внимательно разглядывает промыватель, влез, можно сказать, внутрь.

— Просто, как все гениальное, — с удовольствием одобряет он. — Я заведу такую же штуку в своем цехе. Не возражаешь, изобретатель?

Изобретатель не возражает, а Львов напоминает главному химику:

— Когда переведете их ко мне, Семен Федорович? Жду. Отдашь, начальник? — спрашивает Львов у Дерягина и выкатывается, не дожидаясь ответа.

— Не воз’ажаю, — с опозданием говорит Дерягин.

— Давайте вашу руку. Поздравляю, — жмет Борисову руку Пряхин. — Подсчитаем экономию и по шкале исчислим, какая причитается премия. У бриза есть такая волшебная шкала. Думаю, приличная будет сумма, эфир-то ведь дорогой. Правда, Дерягин?

— Вы не задержите, пожалуйста, с подсчетом экономии, — просит Выкин начальника цеха.

— Я сам подсчитаю, будет быстрее, — решает главный химик и опять спрашивает у Дерягина: — Не возражаете? Может быть, начальник цеха скажет человеку спасибо? — Во взгляде Пряхина сверкает молния.

— Что ж, с вас мага’ыч, — без выражения произносит Дерягин, не глядя на Бориса.

Пряхин, копируя дерягинскую противную манеру, пальцем зовет начальника цеха следовать за ним и, еще не покинув цеха, обрушивает на него удар грома.

— Какого черта вы… — доносится раскат.

— Ты себе и нам облегчил труд. — Дрожжин жмет руку Борису. Добряк доволен: все обошлось, теперь можно пойти поспать.

— И мы поздравляем. Мага’ыч для выпивок, — передразнивает Коля Курдюмов, — а деньги в доме пригодятся. Не в них, конечно, суть. Твое предложение — невеликое событие, не будем преувеличивать. Верно, нет, Михалыч? Но ты к Октябрьской годовщине дорогой подарочек сделал. Верно, нет, Михалыч?

Дронов согласен с секретарем комсомольской ячейки:

— Ребята день ото дня набираются умения, и Ларичев показал, что завод для него уже не страшный зверюга. Завод для него и для других ребят уже не чужой. Подожди, Дерягин, они еще не так возьмутся за производство.

— Слышите, нет, ребятня? — спрашивает Курдюмов. — Михалыч очень верно сказал. Если человек начинает творить в своем труде, значит, он свой труд любит.

Дронов и Коля уходят, продолжая обсуждать тему отношения советских людей к труду. Лена и Ваня остаются, надо еще раз без помех взглянуть на Борькин змеевик.

— Я готова была избить его, когда он прогнусавил: «цирк», — кипит Лена. — Ваня, я уйду оттуда.

— Подумаешь, из-за него бросить лабораторию, — возражает Ваня. — Пусть лучше «тип» сам уходит.

— Разве дождешься, когда он уйдет!

— Если он только тронет тебя… — мрачно и с угрозой ворчит Борис.

— Дуралей ты! — вспыхивает девушка. — «Тронет»! Я, пожалуй, трону! — Рассерженная, Лена убегает.

Ты остаешься один в цехе. Записал давление и температуру, слил в бутыли чистый эфир из вакуум-бачка, прибавил пару в плоский аппарат и вернулся к промывочным чанам. Раньше торчал возле них, боялся упустить эфир, теперь просто приятно смотреть, так и тянет сюда. Жемчужины драгоценные несутся со дна и пропадают на поверхности. Ты вспоминаешь Пряхина и его грозовую разрядку (хорошо все-таки, что он не похож на Дерягина или Хорлина), вспоминаешь доброе обещание бриза выписать премию к празднику, вспоминаешь разговор Коли Курдюмова с Дроновым.