Предисловие к сборнику 'Гости страны фантазии' - [3]

Это обращение к "логике чуда" особенно ощутимо, когда сравниваешь рассказы на одну и ту же тему, написанные сейчас и шестьдесят, и семьдесят лет назад. В свое время Герберт Уэллс написал рассказ "Человек, который мог творить чудеса". Его герой усилием воли переворачивает лампу, перебрасывает людей с места на место, а потом даже останавливает вращение земного шара. К сожалению, человек этот был недалеким, и свой удивительный дар он растратил на сущие пустяки, а под конец нечаянно, по необразованности чуть не погубил целую планету.

Рассказ Карела Михала "Сильная личность" - тоже одно из произведений о человеке, который приобрел необычайную способность. Но не сумел ею толком воспользоваться - по недостатку знаний, по скудости воображения. Но Михал, если угодно, еще "фантастичнее" Уэллса. Великий фантаст всего лишь довел до предела способность своего героя к телекинезу. Карел Михал написал сказку о чем-то совсем уж сказочном - о перевоплощении. Таким же замечательным сказочником остается он и в другом своем рассказе "Балладе о Чердачнике". Да и не он один. Соотнести старую легенду с новой проблемой, столкнуть героя старых сказок с современными людьми и вообще использовать приемы сказки - все это давно уже стало привычным в современной фантастике.

Да, техника не претендует более на первородство. Она предлагает свою помощь для создания какого-либо конфликта, интересного в философском и социальном смысле. Она скромно отходит в сторону, когда выгоднее обойтись без нее.

От десятилетия к десятилетию фантастика все больше интересуется человеком. Он перестает быть статистом в разыгрывающейся вокруг него драме жизни, становится протагонистом. Приблизительность в обрисовке характеров, отличавшая прежде обширные области фантастической литературы, понемногу уходит в прошлое. В самом деле, логично ли, определяя место человека в машинном мире - а это ведь одна из главных тем современной фантастики! - забывать о самом человеке?

Разумеется, у фантастики свои способы исследования человека, как и свои способы исследования мироздания. Она приводит человека в мир необычный. Мир этот бывает мрачен, бывает и бесшабашно весел. Взять хотя бы рассказ О. Генри, в котором действуют механическая пробковая нога и зверь твоматвитч, нечто среднее меж ду зайцем, крысой и белкой! Мир этот бывает традиционно сказочен и современен донельзя, отполирован, очищен от любого "мусора прошлого". Но всякий раз это мир непривычный. В нем и человек должен раскрыться с неожиданной стороны.

В этом, надо думать, тоже одна из важнейших причин столь частого обращения современных нефантастов к фантастике. Для того чтобы описать современного человека без покровов, надо поставить его в ситуацию поистине необычную - он ведь выработал уже привычные реакции по отношению ко всем статистически возможным обыденным ситуациям. А какой другой вид литературы обладает большей, чем фантастика, способностью создавать ситуации необычные, ставить людей в отношения неожиданные?

Самое удивительное, однако, не в этом. Еще можно представить себе фантаста, который подстраивает ловушку герою, чтобы тот от неожиданности выдал себя и обнаружил свои упорно скрываемые до этого злодейства и пороки. Но нет! Фантастика зачастую затрачивает столько труда ради того, чтобы заставить человека выдать самое доброе, что в нем есть. Реальная жизненная ситуация, при которой люди тянутся друг к другу и знают, что каждое душевное движение найдет отклик в другом, представляется современному западноевропейскому или американскому писателю столь невероятной, что ради правдоподобия он вынужден прибегать к фантастике.

Это пошло еще от Уэллса. Герой одного из его рассказов ("Дверь в стене") попал однажды, маленьким мальчиком, в удивительный сад, где огромные пантеры ластились к людям, где были прекрасные лужайки, здания, статуи, люди с прекрасными, добрыми лицами. Но этот чудесный, полный дружелюбия мир открылся ему лишь однажды. Он еще много раз проходил мимо этой двери - старательным школьником, студентом, политическим деятелем, - но теперь ему вечно было некогда. Та суетливая жизнь, которую он теперь вел, казалась ему единственно реальной, мир за стеной, как ни манил он его, - сном наяву, туманным воспоминанием детства. Но, может быть, этот мир истинных человеческих ценностей, а не утомительная, нивелирующая обыденность и есть подлинная реальность, спрашивал в заключение Уэллс.

Таков взгляд на мир и Джона Бойнтона Пристли, чью небольшую повесть "Другое место" вы встретите на страницах этого сборника. Обращение Пристли к фантастике вряд ли кого-нибудь удивит. Он часто подходил к самым ее границам и не раз их пересекал. Уже герои первого романа Пристли "Добрые товарищи" нашли в лице своего автора поистине доброго и благожелательного товарища. Им трудно было сперва, это правда, но зато потом уж начало так везти, словно их переселили в некий волшебный мир осуществленных желаний. Критика отметила нереальность некоторых ситуаций романа. Впоследствии Пристли старался избегать ситуаций нереальных - он предпочитал им ситуаций фантастические. Надо сказать, они не всегда служили тому, чтобы раскрыть лучшее в людях. Пристли не раз выступал в роли сатирика. Так было в стоящей где-то на грани реальности пьесе "Он пришел". Так было в другой его пьесе, "Время и семья Конвей", где посреди действия происходил "сдвиг во времени", герои переносились на много лет вперед, узнавали свое печальное будущее, а потом возвращались назад с угнездившимся где-то в глубине души ощущением неблагополучия. Но в "Другом месте" Пристли словно заново посещает мир своего первого романа. Только на сей раз этот мир фантастичен. Надо пройти через волшебную дверь, чтобы увидеть людей, какими они должны быть - и какими способны стать. Герой увидел за волшебной стеной тех самых людей, что ходят по улицам. С одними он уже встречался; с другими ему предстоит скоро встретиться. Но они стали самими собой, раскрылись до конца лишь там, где их ничто не сковывает. В волшебной стране они, если угодно, реальнее, чем в реальности.