Предисловие к книге 'Владимир Шилейко, Пометки на полях, Стихи' - [6]

Твой М. Лозинский. {58}

Однако посылка Лозинского уже не застала Шилейко в армии и, почти наверное, в Феодосии: 1 августа он, по указанным в анкете сведениям, из полка "по болезни уволен вовсе" {59}, а 8 августа датирована посланная ему уже по петербургскому адресу открытка Н.А. Невского {60}. Ко времени корниловского мятежа, между 25 августа и 2 сентября, относятся воспоминания Л. В. Шапориной: "По приезде мы как-то зашли в Привал комедиантов к Борису Пронину. Восторженно радостная встреча, Борис был всегда восторженно настроен; по винтовой лестнице поднялись в маленькую уютную комнату, где уже находились Шилейко и Виктор Шкловский. Шкловский был в военной форме, помнится, в солдатской куртке, с георгиевским крестом на груди. Он ходил взад и вперед по комнате, скрестив по-наполеоновски руки. Шилейко его поддразнивал. Говорили о ген. Корнилове, тогда началось его наступление на Петроград. - "Мы выйдем его встречать с цветами", говорил Шилейко. - "Вы, конечно", обращаясь ко мне, отвечал Шкловский, - "как все женщины, готовы целовать копыта у коня победителя". Маленький Шкловский хорохорился. Он рассказывал, что крест получил от Корнилова, но будет бороться против него до последней капли крови. - "За здоровье его Величества", - поднял бокал Шилейко и чокнулся со мной.

Вл. Шилейко был очень талантливый поэт и египтолог, рано погибший от туберкулеза. Очень красивое лицо, напоминавшее изображения Христа, красивые руки с длинными пальцами" {61}.

В конце сентября - начале октября Шилейко намеревался продолжить занятия с детьми П. С. Шереметева {62}.

7 октября он получил "Белую стаю" с дарственной надписью (в скобках показано положение печатного текста):

Владимиру Казимировичу

Шилейко

в память многих бесед

[Белая стая]

с любовью

Анна Ахматова

...И жар по вечерам, и утром вялость,

И губ растрескавшихся вкус кровавый...

Так вот она, последняя усталость.

Так вот оно, преддверье Царства Славы!

7 октября 1917

Петербург {63}

Следует упомянуть об относящейся к этому или следующему году дарственной надписи В. В. Розанова на выпуске первом "Апокалипсиса нашего времени": "Удивительному Шилейке с памятью музыки из Ишуа - В. Розанов" {64}.

Следующему письму предшествовали важные события: в апреле 1918 года В. К. Шилейко был зачислен в штат научных сотрудников Эрмитажа и вскоре начал принимать участие в заседаниях Коллегии по делам музеев и охране памятников искусства и старины (именно эта коллегия упомянута в письме); подробнее об этом говорилось выше. К сожалению, наиболее содержательную часть письма мы не в состоянии прокомментировать: нам не удалось получить сведений ни о той литературной работе, о которой идет речь в начале письма, ни о "перемене в судьбе" М. Л. Лозинского (несомненно, что Шилейко в письме отождествляет себя с "другом Иова"). Из письма явствует, что Шилейко в это время был материально обеспечен и - по-видимому, для лечения - собирался на лето ехать в Крым.

Во имя бога милостивого, милосердого! {65}

Многоуважаемый и дорогой

Михаил Леонидович!

Посылаю Вам еще одну "ноту", на этот раз доподлинно последнюю; она, как Вы увидите, еще не окончена, но окончание не превысит одной страницы, да в крайнем случае я и сам с ним как-нибудь справлюсь. Я думаю, что совершенно не стоит писать отдельный перевод: достаточно было бы обозначить его тут же над строками, сокращая слова; - я пойму. Мне все кажется, что я страшно Вам досаждаю несвоевременностью этих приставаний.

Кстати, насчет "несвоевременности". Теперь я соображаю, что Вы, кажется, были несколько удивлены моим молчанием относительно "перемены в Вашей судьбе". Отвечу на Ваше недоумение (вероятно, только предполагаемое моей мнительностью) переводом текста из Книги: "...И услышали три друга Иова о всех этих несчастиях, случившихся с ним, и пошли каждый из своего места... и сошлись вместе, чтобы пойти выразить ему свое сочувствие и утешить его. И еще издали подняли они глаза свои, но не узнали его; тогда они возвысили голос и заплакали, и разорвали одежды свои, и бросили кверху пыль над своими головами. И они сидели около него на земле семь дней и семь ночей, но ни один не сказал еми ни слова, потому - они видели, что скорбь его была очень велика" (Иов 2, 11-13). От себя прибавлю еще два слова: "ибо они любили его" {66}. И когда один из этих друзей, поощренный жалобой Иова, начал ("Если я скажу тебе слово, я, может быть, сделаю тебе больно, - но кто может

Перехожу теперь к изложению просьбы, повергающей меня в беспредельное море смущения. Вчера я получил письмо от матушки, заклинающей меня прислать ей денег. А я могу получить их только между 15 и 17 мая (моя ближайшая получка от Н. П. Лихачева за часть составляемого мною каталога его клинописных документов). Если Вы до 17-го (лучше возьму эту дату, 15-го может что-нибудь задержать получку) не уезжаете, если, далее. Вас это не затрудняет и если, наконец. Вы успеете (я должен во всяком случае ехать завтра в Петергоф с поездом 12.40, выхожу из коллегии в 12), Вы, может быть, могли бы снабдить меня до 15-16-17 мая 75 или (что даже лучше) 55 рублями (остальные 20 я, как это ни претит моей душе, попробую взыскать с одного из моих должников, недавно разбогатевшего).