Предел тщетности - [45]

С религией дела обстояли еще проще — у меня до нее руки не доходили, а голова была занята совсем другими проблемами бытового свойства. Я наблюдал за проявлениями веры со стороны, как бы извне, с доброжелательным, ироническим скептицизмом, не вступая в полемику еще и потому, что был в этом вопросе туп, как пробка. Согласитесь, глупо спорить с кем-либо, не имея аргументов за пазухой, не то чтобы весомых, а и вообще никаких. Эдакий, знаете, атеизм не от большого ума, а по ощущениям. Отлично помню, когда атеист окончательно убил агностика. Перестройка, я работаю бригадиром в кооперативе по изготовлению сварных решеток, дверей и прочей лабуды, отвечая за установку. Умер какой-то хмырь из руководства овощной базы, по тем временам чин немалый. Похоронили его на закрытом Преображенском кладбище, купив бесхозную могилу, нас послали установить ограду и скамейку. Осенний день, промозглый, мелкий дождь будто укутывает тебя со всех сторон, ветра нет, но мерзко, аж с души воротит. Желание только одно — побыстрей развязаться с заказом, заползти под крышу или навес, желательно прижавшись спиной к батарее и выпить горячительного.

Естественно, мне тоже пришлось включиться в процесс — пока мужики ставили ограду, я взялся выкопать две глубокие и узкие ямы под скамейку. Когда я одолел сантиметров пятьдесят вниз, вычерпывать землю лопатой стало неудобно, пришлось взять продолговатый совок, но вскоре и он работал вхолостую, слишком узкой была лунка под стойку. Проклиная жизнь, погоду, мокрую спину парусом, себя на четвереньках в грязи, я отбросил бесполезный шанцевый инструмент в сторону и стал черпать рыхлую землю рукой. Пальцы зацепились за что-то, я вынул руку и увидел на раскрытой грязной ладони два желтых человеческих позвонка. Потом, не раз вспоминая тот день, в голову лезли аналогии, в основном про Гамлета с черепом Йорика, но тогда мне было не до «быть или не быть». Я подбросил, как монетки, позвонки на ладони и зашвырнул их в ближайшие кусты. Закончив работу, мы быстренько переоделись, побросав барахло в сумки, метнулись с кладбища, будто за нами черти гнались, разыскав рюмочную, заказали водки с горячими пельменями, и уже за стойкой, приняв на грудь сто пятьдесят, я отчетливо понял — после смерти ничего нет.

Я чуть было не превратился в воинствующего атеиста — строго-настрого запретил жене крестить наших детей, когда же Наталья на мое грозное вето пообещала ввести ответное эмбарго на некоторые удовольствия земного порядка, быстро отыграл назад, сделав вид, будто она меня неправильно поняла.

Дальше уже жил без антирелигиозных закидонов с редкими срывами. Последний произошел лет десять назад — одна, скажем так, знакомая на полном серьезе начала убеждать меня, что помнит, как шла родовыми путями внутри тела матери. Сейчас я бы не стал возмущаться, обзывать ее разными словами, награждать эпитетами, из которых «сумасшедшая дура» было самым приличным.

К слову, полгода назад столкнувшись лицом к лицу с коллегой покойного отца, некогда секретарем парторганизации, мужиком паршивым во всех смыслах, увидев торчащую из его кармана брошюру «Послание к коринфянам», даже не удивился, посчитав подобный пируэт в жизни человека возможным.

«Why not?» — как сказал Варфаламей.

Более того, отрицая существование Бога, мне казалось вполне допустимым наличие всеобщего Зла. Попросту говоря, в моих фантазиях Дьявол имел более отчетливые контуры, хотя лица не разглядеть. Следовательно, я просто-таки обязан был при появлении его посланников, а на добрых самаритян мои зверушки не тянули, впасть в когнитивный диссонанс, учитывая мой атеизм, однако разрыва шаблона не случилось — я упорно продолжал считать их порождением белой горячки, деллириум тременс, по-научному.

Другие-то: жена, сосед, Танька их не видели, за исключением милицейского капитана. Но и тут я нашел ловкое оправдание — капитан был такая же пьянь, как и я, почему бы нашим отдельным деллириумам не слиться в едином экстазе на набережной. Оставалось ответить на вопрос, каким макаром у меня появились шестнадцать тысяч и золотая запонка, но я только отмахнулся — в самом деле, в исчезновении денег из кармана никто не видит божественного начала, тогда почему при их внезапном появлении я должен подозревать силы зла.

И все же, все же, все же — ниточки не связывались в узелок, а общая картина рассыпалась на части, собранная же воедино усилием воли зияла провалами неопределенностей и черными пятнами двусмысленностей. Как тут не пожалеть об отсутствии веры?

Сейчас бы призвал господа на помощь, он погладил бы меня ласково по неразумной голове, да и расставил бы все по полкам, наведя марафет в расхристанном сознании. Тут пишем, здесь не пишем, сюда можно, туда нельзя, того бди, этого чти, а по смрадной тропинке, ведущей в греховные кусты, нельзя ни в коем разе, иначе…

Лафа!

— Что застыл, любезнейший? — обратился черт, возводя меня в превосходную степень.

— Мысли в кучу собирает, — услужливо разъяснил гриф.

Я мотнул головой, стряхивая пелену воспоминаний.

— Повторяю еще раз, во избежание кривотолков и досужих домыслов, — тут я притормозил, как перешедший с галопа на шаг скакун, начал медленно артикулировать слова, будто разговаривал с иностранцами, — ты, Варфаламей, оправдываясь по поводу Мишкиной смерти, объяснил это тем, что случайно увидел пустое место на месте записи, где Мишка должен был жениться на моей жене.