Предел тщетности - [21]

Я не смог сдержать нахлынувших чувств и завыл раненой антилопой в окружении голодных львов.

— Сирену выключи, в ушах звенит, — как всегда недружелюбно высказался гриф.

— Какого беса вы тут появились? Сидели бы дома на принтере, — начал я, стараясь незаметно выведать их дальнейшие намерения.

— Для точности формулировки, следовало бы спросить — какого черта? — ответила крыса, обмахиваясь ракеткой, как веером. — И потом, где наш дом? — добавила она с пафосом. — Никитин, нам скучно без тебя. Я сегодня, как только увидела, что тебя нет, так сразу и заплакала. Мало того что ни кола ни двора, так чуть сиротинками нас не сделал — смылся под шумок.

— Я еду по делам и ваше присутствие крайне нежелательно.

— По долинам и по взгорьям… — стал напевать Варфоломей, закуривая тонкую сигариллу. В салоне запахло ванилью.

— По делам он едет, — усмехнулся гриф, — к Таньке Красноштейн. Промеж ног у него зудит, вот и все дела.

Простые, как дверь, мысли грифа пробудили во мне вулкан возражений готовых сорваться с языка, но грифу дала отповедь Евдокия.

— Шарик, а может у Никитина любовь?

— Любоов, — нараспев протянул гриф, изгаляясь, — у жены Никитина после его похорон начнется любовь с Мишкой губошлепом, а с Танькой у него одни косточки от фиников.

Меня настолько взбесили высказыванием грифа, что я не обратил внимания на смущенное покашливание Варфаламея. А надо бы.

Я хотел резко нажать на тормоз, чтобы вся компания сотоварищей хлобыстнулась с насиженных мест, но в бешенстве перепутал педали и вдавил газ. Без малого две сотни лошадей взвыли под капотом серого рыдвана, перейдя в галоп. За поворотом махая палкой, как черт из табакерки, нарисовался толстый гаишник, словно только и ждал меня.

Я притормозил, сворачивая к обочине, понимая — двести рублей скучающих у меня в кармане не помогут прийти к желаемому консенсусу. Изобразив виновато печальное лицо, я приготовился каяться во всех грехах человечества, начиная с Адама.

Красное лицо стража дорожного порядка, приближающегося к машине, наоборот, пылало радостью человека, отсидевшего четверть века в одиночной камере, готового заключить первого встречного в долгожданные объятья. Никогда я не ощущал такого цунами положительных эмоций исходящих от незнакомого мужчины по отношению к себе. В другой ситуации, я бы заподозрил неладное, с покушением на содомию (как любят выражаться наши православные депутаты), но сейчас только вздохнул и опустил стекло.

— Капитан Првз…кин, — представился гаишник, зажевав фамилию, — нарушаем. Он показал палкой на знак ограничения скорости как нарочно спрятавшийся за деревом, под которым был припаркован служебный тарантас. На водительском сиденье угадывался напарник.

— Документы на машину, — выдохнул в салон гаишник и я профессионально уловил свежий выхлоп соточки водки под слоем мускатного ореха.

Полдень, значит в засаде уже пару часов — здоровье поправил, злость ушла, пришел добродушный кураж, есть шанс уйти безнаказанным. Капитан моих годов, служит давно, чином не вышел, работа осточертела, прошлое неразборчиво, будущее в тумане, подумал я, протягивая документы.

Черт в это время ловким движением перебрался с заднего сиденья вперед, устроившись чуть позади меня как в кинозале — левая дверца с опущенным стеклом заменяла экран.

Капитан проверял документы не спеша, без особого рвения, напоминая фокусника на детском утреннике — долго мусолил страховку, крутил ее так и сяк, в какой-то момент я подумал, что для пущего эффекта он откусит кусочек бумаги от края и попробует на зуб. Затем настала очередь талона на тех. осмотр — он глянул талон на просвет, дурашливо вытянув руку по направлению к солнцу.

Варфаламей, сидевший на спинке переднего сиденья, с восхищением наблюдал за манипуляциями гаишника, покуривал расслаблено, выдыхая дым мне в ухо, с терпением привыкшего к любым вывертам зрителя ждал, когда же служивый вытащит из колоды крапленую карту. Так смотрят старое кино, где не только реплики героев заучены наизусть, но и интонации впечатаны в сознание неоднократным просмотром, хоть ночью разбуди, не сфальшивишь.

Капитан явно тянул время, тоже играя в игру, где роли расписаны наперед, финал предсказуемо известен и гонорары актеров давно опубликованы в местной желтой газетенке. Гаишник ждал, что я первым проявлю инициативу, в добровольном порядке предложу урегулировать возникшее недоразумение и тогда он, дабы сделать приятное хорошему человеку, нехотя согласится, поторговавшись для приличия, на ничтожную компенсацию тех невероятных лишений, коим он подвергся, сидя в кустах.

Но я молчал, как партизан на допросе. Тогда гаишник, наклонившись к окну, кинул взор сверху вниз, на мою покаянную рожу и ласково, даже как-то буднично спросил, — Как будем решать проблему?

Единственное, что я мог сделать, так это вывернуть карманы, показав полную финансовую несостоятельность, уповая на милосердие, однако в дело вступил черт.

— Проблему можно решить двояко — по совести или по справедливости, — деловито начал Варфаламей.

Гаишник удивился, решив, что я, наподобие кукольника разговариваю утробно, не раскрывая рта, однако быстро сообразил — писклявый голос не мог исходить из столь тучного тела и еще ниже наклонился к окну, чтобы обозреть салон и выяснить, кто это вякает. Увидел черта на спинке сиденья и остолбенел, тряхнул головой, отгоняя наваждение. Варфаламей же, выпустив в лицо капитана струю ванильного дыма, продолжил свои размышления.