Предел прочности - [28]

— Ну, что у вас, чем я могу помочь? — спросил он, выпуская дым в форточку, и я заметил, что поток воздуха уносил его на улицу без остатка.

Я рассказал. И увидел, что мой предполагаемый защитник не поверил в мою невиновность, как-то безучастно опустил глаза, молчит, словно бы не я провинившийся кадр, а он сам.

— Когда суд?

— Через две недели.

— Время есть, дело не ахти какое сложное. Однако нужно готовиться. Я ознакомлюсь с документами — что там собрала следователь против вас? А вам советую сбрить бороду. Борода — это вызов. После суда можно снова отрастить.

— Вы полагаете?

— И оденьтесь как можно скромнее, без всяких галстуков, парадных костюмов. Можем сразу поговорить о гонораре. Так как вы муж подруги моей жены, много я с вас не возьму. В пределах пятнадцати тысяч, не более. Деньги можно сейчас, можно потом, но до суда.

— Я подумаю, — сказал я. — Ну, что? Может, пойдем к дамам?

Он погасил в блюдечке окурок, вымыл руки над раковиной и отправился в комнату вслед за мной.

Усаживаясь за стол, я был по-прежнему уверен, что обойдусь без адвоката.

* * *

Я давно сжился с пониманием того, что я — подследственный. А когда дело завершилось, стал быстро привыкать к мысли, что я — подсудимый. Качественно новое состояние. Будучи подследственным, я все же надеялся, что дело до суда не дойдет, что оно само По себе «рассосется», но после судебно-медицинской экспертизы стало ясно: будут судить.

Постепенно свыкся и со своим длительным угнетенным состоянием, так что с некоторым даже безразличием ожидал развязки. В моем сознании, как в калейдоскопе, картины сменялись одна другой. То я вспоминал разговоры со следователем, то вел диалоги со швейцаром, причем он петушился, кричал на меня, обвиняя во всех тяжких. То представлял себе сцены будущего суда. И понимал, что сейчас я живу более сложной и насыщенной жизнью, чем когда-либо раньше. В газете тоже дела пошли живее, я исполнял свою работу вполне осознанно и творчески состоятельно. Период спада прошел, мои материалы печатались без доработки и почти без корректировки. Но желанная повесть о том, что происходит со мной, не получалась. Вместо живого описания моих терзаний я изображал какие-то подходы, какие-то мелкие детали, которые никак не приближали меня к основной теме: «Человек уязвимый». Я, задумав создать самолет, все корпел над доработкой то шасси, то хвостового оперения, то кабины пилота, никак не приступая к двигателю, без которого мой аппарат, даже идеально сконструированный, никогда не поднимется в воздух. Впрочем, и терзаний не было, а только одно любопытство — что там впереди?

У дочки я был только раз — носил деньги. Она, как всегда, обрадовалась моему приходу, поворчала на меня, что долго не приходил, и сказала, что у них бывает Игорь, с которым она играет под столом.

— Мальчик Игорь? — спросил я.

— Нет, большой, как ты.

— Значит, дядя Игорь?

— Нет, просто Игорь, я его так называю. Он с мамой ходит в магазин. И покупает мне воздушные шарики и мыльные пузырики.

Мама и бабушка слушали наш разговор и молчали. Я делал вид, что меня совершенно не волнует появление в их доме какого-то Игоря, но, когда уходил, спросил у Маргариты:

— На развод подала?

— Да, назначили на двадцать четвертое декабря.

— Так долго? — спросил я.

— Не я решаю, я бы ускорила. Сейчас много желающих развестись. А ты хочешь раньше?

— Нет, мне все равно.

— Но у тебя скоро твой суд? Какой позор и стыд. Тебя посадят?

— Не знаю, вполне возможно. Хотя могут и не посадить. У меня до этого случая вся жизнь положительная, там учитывают.

— Что-то я тебе еще хотела сказать о своем разговоре со следователем… Дай бог памяти… Да, вспомнила: следователь, когда вызвала меня на допрос, поинтересовалась, нет ли в тебе маниакальной тяги к женщинам. Я сказала, что нет, что ты…

— Зря, она таки есть. В особенности к умным женщинам. Я сам не свой, когда разговариваю с умной женщиной. Причем возраст не имеет значения.

— Ладно, иди к своим умным, — вспыхнула она и, щелкнув замком, открыла дверь.

Вернувшись домой, присел к письменному столу и слово в слово записал дочкины слова. Чтобы не забыть. Чтобы в моей «Первой молитве» сохранился наш диалог. Когда писал имя нового дочкиного партнера по играм «под столом», что-то меня зацепило: «Игорь, а назад читается „ро-гИ“. Или рога. То есть я — рогоносец. Браво! У моей жены появился тот, с кем она наставляет мне рога. Не зря же он играет с моей дочкой под столом. Видимо, понимает, что самый короткий путь мужчины к сердцу женщины не столько красивые слова и подарки, сколько ребенок. Понравься ребенку — и ты у цели.

Подобная мысль не возмутила, а рассмешила меня. Я и это записал, хотя понимал, что такое открытие не забудется. Оно же заставило меня задуматься над тем, что я собой представляю как личность. Выходит, ничего особенного, если женщина, еще не разведенная со мной, легко заменяет меня другим. У-у, коварные! Никакой верности в вас. Окажись вы без мужа — не в библиотеку помчитесь, не в филармонию, а к какому-нибудь Игорю!.. Впрочем, а кто я есть на самом деле?! Уж если Петру Великому его женушка Марта — будущая царица Екатерина — изменяла, то тебе изменить — сам черт велел. Правда, резонно задать вопрос: а кто такая Марта? Вы, дамочки, думаете, что мы, мужики, о себе печемся, когда выражаем протест против ваших измен? Ни в коем разе. Мы о вас печемся, оберегаем от того, чтобы те, с кем вы нам изменяете, не называли вас потаскухами.