Предел прочности - [24]

Маргарита встала с дивана, пошла по комнате, глядя себе под ноги. Остановилась у окна, смотрит на улицу. Еще невозможно понять, о чем она думает, но и прежней агрессивности уже нет. Активней, Юра, перед тобой женщина, которая далеко не всегда права.

— Можно, конечно, обойтись без детей, как обходятся многие. Только непонятно другое: человек уже есть, он живет, он в тебе. И готовится выйти на свет, а ты хочешь его убить. Не жалко? Чего ты молчишь? Почему женщины-мусульманки не убивают своих детей — ты об этом подумала?

— Замолчи! — повернула она ко мне лицо, по которому катились крупные слезы. — Лично ты не имеешь права на такие слова, потому что убийца ты, а не я. Ты убиваешь нас обоих. Ты ведешь себя так, как будто я кукла и со мной можно не считаться. Ах, ему некогда, ах, он пишет! Ну да, пишет, неизвестно что и кому. А я готовлю, стираю, глажу, ребенка вынашиваю.

Все, главного я добился. Она плакала, ругала меня и целовала. И говорила, что достанет необходимые учебники и станет готовиться в университет. И называла меня хорошим, добрым и мужественным. Но, оказывается, не все сложности мы преодолели в тот вечер. Явилась еще одна, не менее впечатляющая.

— Понимаешь, я совершила ошибку, потому и мучаюсь теперь. Я не сказала тебе, что у меня ярко выраженный сколиоз. Ты не замечал, что у меня правая грудь ниже левой? Ты врач, мог заметить.

— Вообще-то нет, ты же не пациентка, — засмеялся я. — Мне нравятся твои обе груди, они обе красивые.

— У меня и лопатка одна ниже, и позвоночник искривлен. Я даже не знаю, врожденный у меня сколиоз или приобретенный в детстве. Когда я была маленькая, отец заставлял на даче носить воду для огурцов. Их поливать нужно, а вода была далеко, и я носила…

— И ты боишься, что это может повториться в ребенке?

— Да, и в более выраженной форме.

— Не обязательно, — сказал я. — У меня этого нет, вполне может быть, что и у нее не будет. А если будет, тоже не беда. Займемся корректировкой, ранней гимнастикой, плавать отправим — в общем, выправим. Как говорил Радий Погодин, счастье — дело трудное, но возможное. А здесь мы речь ведем даже не о счастье, а всего лишь о здоровье.

Мы долго в тот вечер говорили об этом, но тревога за будущего ребенка передалась и мне. С этого момента я с почти физическим страхом стал ждать, когда родится наша девочка.

* * *

На работу из следственного отдела пришла бумага с требованием представить на меня характеристику. Редактор позвал меня в свой кабинет и был, как всегда, лаконичен и напорист:

Сядь и напиши. Не особенно длинную, но включи слова: «талантлив»… нет, приторное слово, напиши: «Творчески одарен, оперативен, мобилен, профессионален и весьма информирован. Пользуется авторитетом у коллег и вниманием читателей». А для объективности добавь: «Бывает капризным и отказывается создавать материалы, которые ему не по душе». Да, да, не забудь. Здесь мы вроде недовольны тобой, а на самом деле отмечаем твое пристрастное отношение. Много слов, я напишу короче. Иди работай руками, если не умеешь головой. И что за страсть — ходить по ресторанам! Что там можно найти, кроме лакейского отношения? И даже не к тебе лично, а к твоим деньгам!

Я написал и отдал редактору. Он спросил, долго ли еще до суда. Я сказал, что назначают судебную экспертизу и по ее показаниям примут решение, куда меня — в психлечебницу или в тюрьму.

Чушь собачья! — вскочил Бирюков. — Они там очумели (он выразился несколько иначе)? Не видят, с кем имеют дело? Я бы драной (он выразился несколько иначе) метлой вымел вон всю нашу милицию! Сами, сволочи, грабят, убивают безвинных, а нас из-за какой-то мелочи, а по сути, из-за какого-то недоразумения готовы засадить за решетку! Зря ты не написал статью. Может, все-таки напишешь?

— Напишу, но потом. И не статью, а повесть.

— «Потом, потом»! — повторил редактор. — Все потом. А вдруг тебя на самом деле посадят?

— Тогда ты напишешь. Или Гена Кусков. Смотри, как он справился с «Мясным отделом»!

— Да, мастак Гена. Сам полтинник заработал и газете стольник преподнес. Это ничтожество Неструев прямо воскрылился. Теперь ведет переговоры с телевидением о постановке сериала. На ходу подметки рвет, мясной червь. Не то что иные скромняги: раньше «в стол» писали, теперь «на потом» пишут. Или еще оригинальнее — объявляют «Время молчания». А чего нищим молчать, когда кричать надо?! Это индусы молчали и своим молчанием изгнали из страны англичан. Так их — миллиард! А нас — кот наплакал, к тому же по миллиону в год убываем. Кричать, кричать надо!

— Не надо, — сказал я. — Мне довелось где-то вычитать фразу: «Кто делает судьбу, тому на деньги наплевать». Да, в таком духе. По-моему, хорошо сказано.

— А по-моему, глупость несусветная. Судьбу тебе сделает сама жизнь, если не будешь спать, как топтыгин. Ты посмотри, какое время на дворе! Давно в небытие ушел паровой век созерцателей. И электрический вместе с атомным — тоже. Ныне век бухгалтеров и программистов, а значит, мочи весла и греби напропалую к берегу успеха. И гребут, рыбья кость им в горло. А ты — «пото-ом»!

— Да, у меня много недостатков, — согласился я, потому что стал надоедать наш разговор.