Предчувствие: «шестой волны» - [7]

— Несравненная будет петь.

Я оглянулся. Со мной говорила голова с двумя макушками. Марк не изволил войти в комнату, он ограничился тем, что просунул голову в приоткрытую дверь.

Зал с картинами снова был полон народу. Все непременно хотели услышать певицу — невысокую красивую женщину в низкодекольтированном платье, украшенном бутоньеркой в виде двух цветков красного мака. Несравненная стояла на подиуме, улыбалась публике и слегка склоняла голову, обещая. Но вот она откинула роскошные чёрные кудри и дирижёрским жестом остановила звук в зале. Отступив на шаг от микрофона, она запела.

Голос её, поначалу тихий, обретал силу, взбирался по октавам вверх, дрожал в колоратурах, падал, шептал, возрождался и наполнял зал до краёв. Трепетал воздух в зале, трепетало что-то внутри меня.

Несравненная закончила и снова улыбнулась. Толпа помедлила, ловя последний отзвук, и взорвалась восторгами. Мне показалось, что эта женщина живая…

Несравненная согласилась спеть ещё, если ей принесут гитару. Гитары не нашлось, и она, с видимым удовольствием уступая настойчивой толпе, согласилась спеть так. Она объявила песню, придуманную славной девочкой — Ангелочком. Зал замер. Несравненная запела звонким голосом, варьируя мелодию и веря каждому своему слову. И я верил. И помню все эти слова. Я не тогда их запомнил, но не важно. Вот они:

Когда-нибудь я стану эхом

и полечу на край вселенной,

но заблужусь в пути, и в море упаду,

и стану пеной.

Густым туманом поднимусь я к небу

и выпаду дождём холодным,

чтобы впитаться в кожу ваших туфель,

чтоб вымыть ваши ноги,

чтоб смыть с вас мой испуг последний,

осевший серой пылью к вам на лица.

Я буду долго, долго гибнуть,

чтоб никогда ни в чём не воплотиться.

Когда же путь мой до конца свершится,

на тёмном небе душной летней ночи

в том мире, где меня уж нет,

сверкнёт зарница.

Женщина замолчала и замерла, откинув голову. Толпа задвигалась, захлопала, и тогда Несравненная засмеялась: «Но какова же я, а?» Потом она пела на чужом языке очень красивую, но непонятную песню. Наконец восторги ей надоели, и она капризно сказала, что хочет уже не петь, а пить, но толпа отпустила её только после обещания спеть застольную.

Я вместе с остальными перешёл в банкетный зал и нажрался там как свинья, но только не в смысле напился, а в смысле наелся. Когда приехал Ангел, я уже спал в комнате, заставленной мебелью. Банкет закончился, гости разъехались. Автомобили отхлынули от входа, будто морские котики ушли в море. Тьма за окнами заслезилась туманом.

Ангел настойчиво звонил у входа. Я впустил его и запер дверь. Он сообщил мне, пока выкладывал вещи, что в моём доме его чуть не застрелили. Я сказал, что это дело обычное, не стоит беспокоиться. И спросил про неведомое животное, наводящее разрушения в квартире. А, вы имеете в виду вашего домашнего любимца? Так Океан отмоет всё. А если вы будете его вовремя выгуливать, кормить, ну и вообще, заботиться, так не придётся ждать Океана. Постарайтесь полюбить его, ладно? Как, если я его даже не видел? Но людям не обязательно видеть предмет забот, не так ли? Так ли? Я спросил о Валерии: вы ведь с ней хранители? Ну, иногда это так называется. А как это? Это что-то вроде касты, ответил Ангел, повесил мой фрак в шифоньер и попросил закрыть за ним дверь. Мы вместе спустились по лестнице, прошли три застеклённых тамбура, Ангел шагнул за порог и сразу исчез из виду. Туман успел облизать меня огромным липким языком, прежде чем я успел затворить дверь и опустить засовы.

Я пошёл бродить по музею. Свет во всех залах оказался погашен. В комнате, заставленной мебелью, горело несколько бра. Там я нашёл в коробке под столом свечи и спички и, прихватив их с собой, отправился смотреть картины. Вернее, только одну из них — ту, что рассматривала Анжелка. Придя в зал, я зажёг свечу, прикрывая пламя ладонью, пошёл вдоль стены и скоро наткнулся на светящегося человека, приложившего пальцы ко лбу, под золотистую прядь, спадающую на бровь. Другая его рука опущена, в ней надкушенное яблоко. На обнажённом плече огромная чёрная бабочка. Над ним ветвится красная молния. Позади и внизу мрак. И взгляд на него немного сверху. Я склонился над рамой и прочёл: «Грех».

Где-то, как будто в соседнем зале, хлопнуло окно. Я вздрогнул так, что пришлось снова зажигать свечу. Но, верно, выпитое вино прибавило мне храбрости: я пошёл в банкетный зал. С порога крикнул:

— Кто здесь?

Услышал:

— А-ах, ты снова меня напугал. Ха-ха, вот дурак. Ну кто, кроме меня, может вломиться на охраняемый объект, да ещё после того, как её не пригласили на праздник? Можно я закрою окно?

Владлена закрыла окно и подошла ко мне. При свете свечи она выглядела гораздо лучше. Я заметил, что она переоделась и привела в порядок свои волосы. Я спросил, зачем она явилась.

— Можно, я поем? — сказала она, схватила птичье крылышко и принялась его глодать. — Я ужасно боюсь Океана, просто не знаю, что с собой делать, мечусь по Городу, ищу, где спрятаться от страха, но страх сидит у меня на плечах. Я совсем не сплю. Как только я остановлюсь, страх сожрёт меня.

Она жадно обгладывала крыло и посматривала на меня. И вдруг, плаксиво: