Предчувствие - [31]

– Но, увы, премьера так и не состоится. Безжалостный рок решит по-своему. Прогуливаясь по Виа дель Корсо, достойнейший сын века окажется насмерть сбит дорогостоящей машиной, по роковому совпадению управляемой в доску пьяным соотечественником гения по фамилии Огапов. Поклонники Агапова едва не линчуют мерзавца, пытаясь вырвать его из рук карабинеров, а затем только блестящий адвокат спасет подонка от пожизненного тюремного заключения – Огапов отделается лишь тридцатью восемью годами за решеткой. Впрочем, точная судьба преступника неизвестна; возможно, он все еще в каталажке.

– А у могилы великого Александра Агапова на кладбище Тестаччо никогда не будут увядать цветы. Почитатели его таланта уставят все надгробие репродукциями картин, книжными переплетами, спортивными символами, объемными геометрическими фигурами и, конечно, изображениями своего кумира…

К этому моменту мальчишка давно исчезнет в толпе, а Петр и лучистая Грета, утомившись от игры в энциклопедистов, наконец сменят тему.

– Вам известно имя самого популярного столичного поэта?

– Наверное, нет.

– Иннокентий Сумской-Галыцко.

– Ах да. Но неужели это не псевдоним?

– В том-то и дело, что нет!

– С таким именем необязательно писать стихи.

– Достаточно раз в полгода давать интервью?

– Вполне. Даже этого слишком много.

– И тем не менее в ближайшем «Трансверлибре» будет его подборка.

– Под каким заголовком?

– «Радость шулера».

– Не так уж плохо! А он славянофил или западник?

– Хороший, своевременный вопрос, надо будет задаться им при случае.

– Странно, что он все еще не освоен журналистами!

– Но почти ничего еще не освоено!

– Вы правы.

Да, приблизительно так они будут изъясняться. Касаясь самых банальных тем, станут подчиняться беззвучным, изменчивым правилам, сохранять неразглашаемую тайну, связывающую переливы их флиртующей, колдовской речи, продолжающей, впрочем, литься так, словно тайна все еще до конца не известна им самим. Так оно и будет.

– О чем поговорим теперь?

– Говорить? Нет, я стану просто смотреть – на ветер, на вспышки ваших волос.

– Уже двадцать.

– Лет?!

– Да нет же, часов.

– Зато у нас в запасе бесконечное количество секунд. Разве не радостно?

– Последний неразрешимый вопрос: откуда должна прийти и куда снова уйдет радость?

– Откуда – это предстоит выяснить, а вот с тем, куда она уйдет, нет никаких сложностей. Тут все предельно ясно: к шулеру, конечно.

Потом, смеющиеся, они окажутся в ее квартире. Недолгая прогулка по комнатам (их две, и обе крохотные). Стеклянная стена. Молчащая Грета остановится перед ней, как перед зеркалом, чтобы расчесать волосы, вплести в них полумрак, дыхание и тишину. Он будет смотреть ей в лицо. Да, не сговариваясь, они встанут по обе стороны от широкого, безукоризненно бесцветного стекла. Как два канатоходца, идущие навстречу по тонкой проволоке. Наконец их лица почти коснутся друг друга. Чтобы убедиться в том, что это именно лица, а не отражения, молоточки пальцев разобьют прозрачную поверхность. Больших усилий не потребуется. Сначала, словно морозный узор, тонкую стенку рассекут серебряные паутинки. Потом между их телами сверкнет молния. Трещины начнут разбегаться в разные стороны, и наконец тысячи осколков обрушатся к ногам опасными алмазами. Вдруг она окажется так близко, что можно будет вдохнуть ее запах.

Не станем дожидаться того момента, когда вся одежда с тихим шорохом соскользнет на пол. Удалимся. Скажем лишь, что Грета продолжит расчесывать волосы до тех пор, пока последняя деталь шелестящего наряда не соскользнет с ее тела. И даже еще дольше. Наверное, потом они станут перекатываться по ребристым осколкам, но ледяные крошки не оставят ни одной царапины на выгибах их тел. Нет, все не так. Станут истекать сверкающей кровью, но не почувствуют боли в своей распутной целомудренности – в ней скопится вся безграничность их предшествующего одиночества. Нам не под силу разгадать смысл иероглифов, вычерчиваемых робко-неистовыми станами и их бесчисленными, укрывшимися в алых кристаллах неуничтожимыми копиями. Петр успеет только подумать, что письмо зеркал как-то по-особенному бессильно перед отражением неосуществимого.

Эпизод девятый, кульминацией которого станет нешуточная потасовка

Так пройдет несколько дней. Горожанам по-прежнему будет приятно лежать на газонах, пусть даже по утрам жемчужины утренней росы все больше начнут напоминать россыпи льда. Неподражаемые искры солнца на белых зернах! Вообразите их. Закаленных эта прохлада лишь раззадорит, а менее отважные отложат валяние на травяных перинах на послеобеденное время. Дневной воздух уже нельзя будет назвать отравленным засухой, но он еще сохранит приметы лета. Дразня подступающий холод, многие продолжат играть в волейбол в купальных костюмах. Неподалеку от праздно валяющихся на траве влюбленных какие-то юные художницы будут тренироваться в изображении кувшинок, а какие-то юные спортсмены будут соревноваться в беге на короткие дистанции. Заметят ли их Грета и Петр? Воздержимся от догадок.

Наступит вечер. Над головами прохожих зазыблется первая небесная лампадка. Наконец Грета решит познакомить нашего героя со столичными литераторами. Конечно же, начать нужно будет с заведения под вывеской «Суффикс». Знаменитое пристанище эстетов. Уголок неспешных, мудрых бесед. Торжество такта и изящества. Нора, без преувеличений известная всем столичным писателям. Взаправду: стены «Суффикса» если не полностью, то без мала совпадут с границами того, что в Столице принято называть литературной жизнью. Знаменитый кабак готов будет похвастаться такими завсегдатаями, как эссеист