Предчувствие - [11]
Для размышлений о будущем здесь лучше всего подойдет жанр завещания. Да, не начавшиеся дни станут ощущаться как завершенные еще до того, как взойдет солнце. Они заранее будут включены в архив. Поэтому долгое, слишком усталое, невыносимо бесконечное время так часто будет поражать своей краткостью, летучестью, какой-то даже скупостью, и, весьма вероятно, в последний момент кто-то все-таки примется растягивать дление (опрометчиво путая время и срок), до тех пор пока наконец разъяренный грохот курантов не оглушит его, с неминуемой строгостью утвердив еще один (далеко не последний – к ужасному счастью, далеко не последний) раз этот абсурдный, никого не устраивающий и потому неотменимый регламент.
Нет, эта действительность слишком недостоверна, слишком ненадежна. Попробуйте почувствовать обман марширующих минут, лживость указания на нехватку времени. Вспомните, каким время способно предстать во сне, эту его незабываемую способность растягиваться и убыстряться. Все наоборот: времени мучительно много, здесь перед нами – все время сразу, его некуда деть, и только поэтому всегда будет казаться, что его недостаточно. Но для чего оно, это время? Что делать с ним? Нет, никогда больше не удастся водить нашего героя за нос, отвлекая внимание нелепыми отличиями в положении стрелок, его скачущее бытие не удастся раздробить на размеренные отрезки. А вдруг считать время – лучший способ промахнуться мимо него? Ведь это так же нелепо, как попытаться линейкой измерить скуку или веселье! Да о чем он? Всего этого уже нет, больше никто не сможет помешать ему войти в вагон и навсегда унестись от заржавелых, дребезжащих скукой часовых механизмов! И все же – какой ирреальный, сумеречный, осенний миг в самый разгар жаркого утра.
Ой, но что это за свист?
Неужели поезд сейчас отъедет от перрона, на который наш обычно опережающий сам себя герой на этот раз только намерен подняться?! Какая непростительная беспечность! Неужели в предвкушении покачивания состава, который, словно огромная колыбель, должен погрузить его в блаженное забытье, и стука колес, способного заглушить пустые разговоры, в предотъездном томлении и эйфории выяснится, что его время не способно совпасть не только с двоящимися городскими часами, но даже с вокзальным расписанием? Видимо, дело в том, что станция тоже окажется подчинена мертвому ритму этого проклятого города… Да, нужно признать: поезд вот-вот, через считаные секунды отправится! Унесется по убегающим под гору рельсовым полоскам! Могучее электрическое дыхание с каждым мигом начнет все сильнее учащаться, пока не превратится во всепоглощающий ветер. Его грохот заглушит даже всепроникающее тиканье часов. Но что же наш Петр?! Ведь резкий машинный сип прервет его мысли, сумеет отвлечь от философствования под пыльной акацией? К счастью, да! Однако успеет или нет?! Ах, во всяком случае он не посмеет сдаться. Понесется к перрону, не обращая внимания на сверкания разлетающихся в разные стороны ос, на их жужжащий визг. В его кармане – спасительный, счастливый билет. Ах, сколь волнительная минута! Его сердце застучит еще сильнее, напоминая теннисный мячик, закрытый в коробку для обуви, сотрясающуюся в руках пятилетнего шалуна, увлеченного внезапной игрой (да, здесь потребуются самые неожиданные сравнения).
Быстрый взгляд на какую-то записку, прилепленную изнутри окошечка вокзальной кассы (обычная ерунда: «Буду через десять минут» или «Извините, технический перерыв»), лишь подтвердит благоразумность заблаговременной покупки билета. Да, последний пассажир влетит в первый вагон! Литавры застучавших колес! Покажется, что каждый из провожающих на станции намерен помахать панамкой именно ему. Лишь укоряющая гримаса толстухи-проводницы напомнит о миновавшей опасности. Прямо на стене тамбура Петр внезапно разглядит неуместное, криво приклеенное объявление. Кстати, не сама ли работница железнодорожных служб решит подзаработать таким нехитрым способом? «Продам босоножки на платформе. Каблук 10 см (с учетом платформы)». Дважды повторенное слово вызовет у запыхавшегося путешественника ассоциации с вокзальным перроном. Впрочем, минута будет архинеподходящей для текстологии. Петр, еще сильнее переполненный кипучим весельем (заметим, не так уж сильно передающимся его традиционно мрачноватому внешнему облику – какая недюжинная, яркая сдержанность!), мигом пробежит через весь состав. Радость – чувство, едва не вымершее в нем, – снова рассыплется целой пургой искр. Странное ликование – посвященное тому, что ничего еще нет, что все вот-вот распахнется. Минуя спальные вагоны, купе и ресторан, он мигом доберется до затхлого плацкарта, затем, пригибаясь под свешивающимися пятками и локтями, по стертым циферкам отыщет свой закуток и, не растеряв ни крупицы счастья, заберется на верхнюю полку.
В этот момент наверняка хлынет ливень. Почти расплавленные жарой домишки как будто расправят спины. Дождь смоет с перрона всех – прохожих, собак, птиц, неприметные, и так почти уже стертые белые полосы, тянущиеся вдоль края платформы, заколачивая нескончаемые блестящие гвозди в горбатые крыши, порыжелые лавки, всевозможные коробки, тележки и тумбы; задребезжит по сухим кленовым листьям, по сколотым ступеням, по старому шиферу, по щербатым кирпичам. Дождливые причмокивания станут растекаться по перрону. Насквозь промокшие люди примутся спасаться от водопада – кто под ближайшими навесами, кто под загодя припасенными зонтами, кто под капюшонами откуда-то взявшихся ветровок; найдутся даже те, что попытаются уберечься, натянув на головы пестрые полиэтиленовые пакеты. Крупные капли станут скатываться им за шиворот, заставляя съежиться или, наоборот, неестественно выпрямиться. Не повезет хозяйкам, потратившим утро на развешивание белья; торговкам, разложившим на лотках пирожки и газеты; горе-рабочим, замешавшим в корытах цементный раствор. Внезапно как-то даже жалко станет всех их, скользящих по размякшей от дождя глине, бестолково разбегающихся кто куда (насекомые в этих ситуациях куда сметливее и проворнее людей). Тяжелые беспощадные капли еще сильнее застучат по крыше вагона, по прожаренному солнцем бетону, по рельефной глине, смоют в канавы все сплющенные окурки, фантики, пробки, рекламные листовки, смятые объявления – все это месиво, словно грязное конфетти усеявшее перрон; сверкающая вода начнет собираться в ямах, пузыриться в обшарпанных урнах, ею наполнятся даже морщины смятого жестяного листа, невесть кем брошенного прямо посреди платформы, все рытвины и выбоины превратятся в несчастные, разинутые, захлебнувшиеся и одновременно ненасытные рты.
«Пустырь» – третий роман Анатолия Рясова, написанный в традициях русской метафизической прозы. В центре сюжета – жизнь заброшенной деревни, повседневность которой оказывается нарушена появлением блаженного бродяги. Его близость к безумию и стоящая за ним тайна обусловливают взаимоотношения между другими символическими фигурами романа, среди которых – священник, кузнец, юродивый и учительница. В романе Анатолия Рясова такие философские категории, как «пустота», «трансгрессия», «гул языка» предстают в русском контексте.
«Прелюдия. Homo innatus» — второй роман Анатолия Рясова.Мрачно-абсурдная эстетика, пересекающаяся с художественным пространством театральных и концертных выступлений «Кафтана смеха». Сквозь внешние мрак и безысходность пробивается образ традиционного алхимического преображения личности…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Что нового можно «услышать», если прислушиваться к звуку из пространства философии? Почему исследование проблем звука оказалось ограничено сферами науки и искусства, а чаще и вовсе не покидает территории техники? Эти вопросы стали отправными точками книги Анатолия Рясова, исследователя, сочетающего философский анализ с многолетней звукорежиссерской практикой и руководством музыкальными студиями киноконцерна «Мосфильм». Обращаясь к концепциям Мартина Хайдеггера, Жака Деррида, Жан-Люка Нанси и Младена Долара, автор рассматривает звук и вслушивание как точки пересечения семиотического, психоаналитического и феноменологического дискурсов, но одновременно – как загадочные лакуны в истории мысли.
«В молчании» – это повествование, главный герой которого безмолвствует на протяжении почти всего текста. Едва ли не единственное его занятие – вслушивание в гул моря, в котором раскрываются мир и начала языка. Но молчание внезапно проявляется как насыщенная эмоциями область мысли, а предельно нейтральный, «белый» стиль постепенно переходит в биографические воспоминания. Или, вернее, невозможность ясно вспомнить мать, детство, даже относительно недавние события. Повесть дополняют несколько прозаических миниатюр, также исследующих взаимоотношения между речью и безмолвием, детством и старостью, философией и художественной литературой.
Роман охватывает четвертьвековой (1990-2015) формат бытия репатрианта из России на святой обетованной земле и прослеживает тернистый путь его интеграции в израильское общество.
Сборник стихотворений и малой прозы «Вдохновение» – ежемесячное издание, выходящее в 2017 году.«Вдохновение» объединяет прозаиков и поэтов со всей России и стран ближнего зарубежья. Любовная и философская лирика, фэнтези и автобиографические рассказы, поэмы и байки – таков примерный и далеко не полный список жанров, представленных на страницах этих книг.Во второй выпуск вошли произведения 19 авторов, каждый из которых оригинален и по-своему интересен, и всех их объединяет вдохновение.
Какова роль Веры для человека и человечества? Какова роль Памяти? В Российском государстве всегда остро стоял этот вопрос. Не просто так люди выбирают пути добродетели и смирения – ведь что-то нужно положить на чашу весов, по которым будут судить весь род людской. Государство и сильные его всегда должны помнить, что мир держится на плечах обычных людей, и пока жива Память, пока живо Добро – не сломить нас.
Какие бы великие или маленькие дела не планировал в своей жизни человек, какие бы свершения ни осуществлял под действием желаний или долгов, в конечном итоге он рано или поздно обнаруживает как легко и просто корректирует ВСЁ неумолимое ВРЕМЯ. Оно, как одно из основных понятий философии и физики, является мерой длительности существования всего живого на земле и неживого тоже. Его необратимое течение, только в одном направлении, из прошлого, через настоящее в будущее, бывает таким медленным, когда ты в ожидании каких-то событий, или наоборот стремительно текущим, когда твой день спрессован делами и каждая секунда на счету.
Коллектив газеты, обречённой на закрытие, получает предложение – переехать в неведомый город, расположенный на севере, в кратере, чтобы продолжать работу там. Очень скоро журналисты понимают, что обрели значительно больше, чем ожидали – они получили возможность уйти. От мёртвых смыслов. От привычных действий. От навязанной и ненастоящей жизни. Потому что наступает осень, и звёздный свет серебрист, и кто-то должен развести костёр в заброшенном маяке… Нет однозначных ответов, но выход есть для каждого. Неслучайно жанр книги определен как «повесть для тех, кто совершает путь».
Секреты успеха и выживания сегодня такие же, как две с половиной тысячи лет назад.Китай. 482 год до нашей эры. Шел к концу период «Весны и Осени» – время кровавых междоусобиц, заговоров и ожесточенной борьбы за власть. Князь Гоу Жиан провел в плену три года и вернулся домой с жаждой мщения. Вскоре план его изощренной мести начал воплощаться весьма необычным способом…2004 год. Российский бизнесмен Данил Залесный отправляется в Китай для заключения важной сделки. Однако все пошло не так, как планировалось. Переговоры раз за разом срываются, что приводит Данила к смутным догадкам о внутреннем заговоре.