Предатели - [19]

Еще мне понравилось то место, где мама пишет, как ее пытались отдать в детский сад: «Кончился тягостный день хорошо. Что именно ей пришлось сделать, Воробышек Соня не запомнила. Но получился массовый психоз. Дети орали и выли на всю округу. И еще до конца работы воспитательница притащила Соню к маме в контору. И предупредила, что если обе они подойдут к детскому саду ближе, чем на сто метров, воспитательница за себя не отвечает. Так Соня завоевала независимость».

Ага, а вот так, значит, мама гуляла, ну и ну! «Самым прекрасным делом было копаться на помойке. У мамы под окнами ее конторы стоял ржавый мусорный бак. Там хранились всякие отчеты, а если порыться как следует, то можно найти открытку. Как-то Воробышек почти добралась до разноцветного сокровища, но порезалась о стекло, которое выкинули в мусор. Испугалась, что мама будет ругать, побежала домой, сунула руку под воду. Зажило сразу же, еще под водой. Так Воробышек Соня поняла, как именно надо лечить порезы.

Больше такого не получалось. Но открытия шли одно за другим. Тонкие белые полоски на небе, время от времени разматывающиеся с гулом и становящиеся широкими и гофрированными, как Сонины нарядные ленты — это тоже ленты, только дочерей Бога. О богах Воробышек Соня представление имела глубокое. Мама читала вслух мифы Древней Греции.

Еще появилось открытие — быть вместе со всеми. Потому что однажды в степи, когда машина с мотоциклом решили посоревноваться, кто быстрее, мотоцикл задавил именно Соню, а не остальных детей. Которые все отбежали в одну сторону, а Соня — в другую. И одну девочку мотоциклу показалось задавить рациональнее, чем нескольких. А никого давить в широкой степи мотоцикл отчего-то не смог. Мама вынимала из воробышкиных волос степные колючки и слушала, как мотоциклист извиняется».

А тут — про моего дедушку Игоря… «Ещё было открытие, что есть папа. Только он — путешественник. Дома бывает редко. К папе приставать нельзя. Он сердится, у него свои игрушки и он совсем не умеет рисовать. Он строит корабль. В одном отсеке корабля будет лежать картошка, в другом — мука, папина еда во время странствий. Соня хотела спрятаться у него среди продуктов, чтобы папа ее не сразу заметил и потом никуда не делся, взял бы с собой. Но момент, когда папа собрался уплыть, так и не уловила. Спала, наверное, долго».

И опять про Веру Андреевну. Только совсем молодую: «Дома у Сони — „Чёрная лошадь“ Фернана Леже, маминого изготовления. Точно так же, как рисовала, мама писала стихи в виде поздравлений и сценариев. Больше всего любила „под Маяковского“. Есениным брезговала — для слабонервных. Воробышка за слезы стыдила. Когда некуда было деть, брала с собой в клуб. Но там Соня слишком быстро пропадала. И оказывалась во всяких опасных местах, где висела паутина и химически пахло электричеством. Пропыленную Соню с содроганием оттуда выводили, объясняли, что могло убить током, и странно, что не убило.

Самая большая радость — спать с мамой у стеночки. На теплую маму закидывается нога, одна рука просовывается под мамин бок, другая вцепляется в маму. Делается все, чтобы утром мама не сбежала бы в свою контору. Но она всегда ухитрялась. Однажды Воробышек придумала никуда не пускать ее по-другому. Очень любя, изо всей любви держа зубами за платье. И был треск. И клок непрочной, как оказалось, материи во рту. Ее стукнули по голове, больно. И мама ушла, переодевшись. Соня решила ее больше не любить. Но не смогла. Дети рождаются с огромной любовью в доверчивой душе. И нужны немалые усилия, чтобы лет через тридцать не осталось ни того, ни другого. Становясь взрослыми, мы вдруг спохватываемся: а детские-то злые обещания сбылись!»

Потом про какую-то подружку Лизку: «Если на палку нацепить горшок из-под цветка, а потом ударять этим Лизку по спине, то она будет орать. Что в какой-то мере доказывает, что Лизка — тоже человек, как и Воробышек с мамой».

А вот и о встрече с прекрасным: «Есть пластинка с „си ля мур, си-си-си, си ля мур!“. Что Воробышек и орала вдохновенно, не догадываясь, что это — про любовь, но только на другом языке. Еще — висела на стене страшная лысая тетка, про которую сестра зачем-то врала, что она — самая красивая в мире. Звали тетку приказательно: „Не фертите!“ Но это еще ничего. На одной пластинке вообще было про какое-то „Турандот“. Такое слово противное, а про что поют, никто не объяснил. Может, угрожающую черную машину так зовут, что возле туалета на пустыре?»

О любви: «Единственное, за что она стояла до конца: не позволяла поднимать своего медведя за голову. Или, упаси Бог, за ухо. Даже сестре, несмотря ни на что! Мишка был самый родной после мамы. Умел рыкать, если его клали на спину».

Заканчивался мамин рассказ как-то уж очень грустно: «А когда Воробышек стала подростком, она вновь познакомилась со своим папой. И тот пустился в воспоминания…о неведомом для Сони периоде ее детства. „Тебе было годика три, я вез тебя на байдарке по реке. И пошутил, что ты можешь пойти по воде, если захочешь. Ты встала и шагнула за борт. Еле успел тебя поймать. Такая доверчивая была!“ — смеялся папа-путешественник. Циничный подросток Сонька не умилилась. Она подумала: „Ну и дурак!“ Она была очень сентиментальной в детстве, прощалась перед отъездом к бабушке („Навсегда“, — сказала тогда мама) с маленькими голубыми цветами возле маминой конторы. Но, живя в городе, перестала быть сентиментальной. А там самым прекрасным другом был дедушка, пока не умер. Воробышку исполнилось в тот день шесть лет. Тут детство и кончилось. А счастье потом долго не наступало».