Преданная демократия. СССР и неформалы (1986-1989 г.г.) - [23]

У заседания 13 декабря было еще одно любопытное последствие – из ЦК ВЛКСМ позвонили в деканат истфака и спросили: «Чего они там у вас хотят?». – «Самостоятельности групп по интересам», – ответили им. Это был момент последней доводки официального проекта Устава»[33].

В своих воспоминаниях 1988 года я несколько упростил эволюцию состава группы. Во-первых, инициаторы, как следует из дальнейших событий, не исключали, что характер ВЛКСМ может измениться и в ходе распада режима его структуры смогут стать одной из опор левосоциалистического движения.

Вспоминает А. Исаев: «Трудно сказать, насколько мы тогда верили в возможность навязать комсомолу наши принципы. Видимо, мы существовали в двух ипостасях. Мы считали, что ведем агитацию, чтобы набрать актив. Но в момент агитации всегда нужно верить в то, что говоришь. А вдруг».

Во-вторых, люди умеренных и либеральных взглядов оставались в группе и позднее. Большинство из них покинуло «Общину» во второй половине 1987 года в связи с идейными разногласиями. Дальнейшей общественной активностью либеральное меньшинство группы не занималось.

25 декабря вышел проект новой редакции Устава, предложенный редакционной комиссией ЦК ВЛКСМ. От старого Устава он отличался стилистическими поправками «в духе перестройки» и пунктом 45: «Комитеты комсомола могут создавать временные комсомольские организации в… объединениях по интересам»[34]. Естественно, такой паллиатив не устраивал федералистов.

Инициативной группе удалось назначить на 25 декабря комсомольскую конференцию факультета для выдвижения предложений по реформе ВЛКСМ. Партия отошла на заранее подготовленные позиции институтской организации.

Вспоминает А. Исаев: «Делегаты уже были избраны, но тут партбюро дало команду: конференцию от греха подальше не проводить. Народ собрался, а бюро говорит: „Мы конференцию проводить не будем“. – „Почему?“. – „Партбюро против“. Мы подошли к залу и увидели там толпу делегатов. Я вышел перед ними. Вообще-то я боялся – все-таки прямой конфликт с партбюро в это время – дело нешуточное. Но у меня есть такая особенность – перед массой народа „Остапа несет“. И я произнес громящую речь в адрес бюро ВЛКСМ, обвинил их в трусости и предательстве. Мол, они боятся разговаривать с народом. „На основании чего!…“ И тут же предложил компромиссный вариант: „Раз вы не даете такой возможности, пусть это официально не будет конференция, но мы все равно обсудим. На это у нас право есть“. Началось обсуждение, все стали выдвигать предложения, заранее обсужденные в группах. Кто-то выкрикивает: „Распустить комсомол!“ Я пишу на доске: „Распустить комсомол“. Это больше всего потрясло сочувствовавшего нам замдекана В. Вышегородцева. Он мне потом говорил: „Тут чекисты сидят, а он пишет: „распустить комсомол“. Но на этом собрании уже присутствовал редактор отдела „Комсомолки“ С. Кушнерев, познакомившийся с нами на собрании по защите памятников. Так что некоторое прикрытие мы себе все-таки обеспечили. После этого собрания секретарь бюро Болдырев написал заявление: „Прошу освободить меня с поста секретаря комитета комсомола факультета, потому что я не могу работать в условиях перестройки“. Для Кушнерева это был подарок, прочитав это заявление, он повернулся к нам и сказал: „Наш человек“. Секретарем мы поставили С. Кунина – умеренного коммуниста, близкого к нам. Кунин обещал, что на конференции, которая будет его избирать, мы обсудим также и наши предложения, что и было сделано. Партбюро к этому моменту поняло, что сопротивляться этому на уровне факультета бессмысленно“.

Для оппозиционеров юридическая сторона вопроса была не так важна. Главным был сам процесс дискуссии, который позволял вовлекать студентов в политическое обсуждение. Вслед за факультетской конференцией историки выступили на совещании в комитете комсомола института, посвященном дискуссии.

Вспоминает В. Гурболиков: «Президиум не удержал ситуацию. Мы произвели шум, вызвали интерес на разных факультетах. Было решено создать группу „для изучения вопроса“ (с намерением его там похоронить, как всегда), но этим открывалась возможность обсуждать тему и на факультетах».

Наступление инициативной группы развивалось стремительно. Она проводила встречу за встречей, везде находя сторонников.

Вспоминает А. Лубков: «Ребята были хорошими полемистами. У них была определенная логика, эмоции. Подкупало то, что это действительно рядовые комсомольцы, не связанные с так называемой комсомольской номенклатурой. Они представляли только самих себя и тех ребят, которые не были удовлетворены работой, скукой нашей комсомольской. Как правило, вся работа комсомола крутилась где-то на верхах, а внизу была тишь да гладь».

В начале 1987 года тишь была нарушена и внизу, и в верхах. В январе – феврале 1987 года инициативная группа провела обсуждения своих предложений в нескольких школах Москвы и в МВТУ имени Баумана. Но главным «полем боя» оставался МШИ. Комсомольские конференции физфака, геофака и истфака, а также самостийный «актив» филфака (те, кто пришел) проголосовали за принцип делегирования (всего его в это время поддержало около 500 человек). Коллективное членство в ВЛКСМ, предложенное историками, не вызывало энтузиазма – оно пахло «чисткой». Группа добивалась проведения институтской конференции, чтобы выйти на все факультеты вуза.